Карт-Бланш для Синей Бороды
Шрифт:
— Почему тогда вы не объясните это своей невесте… Милли? — спросила я. — Если все так, как вы рассказываете, то я не вижу никакого родового проклятья.
Он криво усмехнулся:
— Если бы только она это понимала. Милли и слышать ничего не хочет. Поэтому я хочу жениться, а потом развестись. И поэтому мне нужна жена благоразумная, здравомыслящая, которая станет смотреть на наш брак, как на сделку.
— А я именно такая? — спросила я холодно.
Мне было неприятно выслушивать это. Брак-обман. Жена на год. Это… унизительно. Но еще неприятнее было узнать о чувствах де Конмора
И если граф так нежно привязан к Милли, что готов ради нее пойти на такую глупость, как брак на год, и поставить под угрозу жизнь другой девушки, то зачем тогда целовал меня?
Разумеется, я ничего подобного не спросила, но граф кое-что понял по выражению моего лица.
— Тебе ничего не угрожает, — сказал он. — Если бы я хоть на полмизинца верил в родовое проклятье, то никогда бы не женился…
— Очень благородно, — вставила я.
— …просто завел бы детей от любовниц.
— О! — я не нашлась, что ответить на такое великолепное «благородство».
Де Конмор говорит, что не верит в проклятье. А если наоборот — верит? И не хочет рисковать жизнью любимой женщины? Две жены погибли, где гарантия, что я не стану третьей жертвой?
«Все страхи человек придумывает сам, — прозвучал вдруг в моей памяти голос Вильямины. — Ничего не бойся, и страхи сами исчезнут».
— Есть еще пара условий. С моей стороны. Ты слушаешь, Бланш? — позвал меня граф, и я вернулась в настоящее время из воспоминаний.
— Назовите условия, — сказала я, стараясь выглядеть уверенно.
Он погладил бороду и сказал громко и отрывисто:
— Первое: ты никому не раскрываешь тайны нашего договора. Второе: подчиняешься каждому моему слову.
Если первое условие меня устраивало, то второе заставило насторожиться.
— Каждому? — переспросила я, пытаясь представить — что это означает.
— Абсолютно. В моем доме хозяин — только я. И тех, кто не подчиняется мне, я наказываю. Пойдешь против меня, и мне придется поступить с тобой жестоко.
— Насколько жестоко?
— Настолько. Если подведешь, то войдешь в историю Ренна, как еще одна жена де Конмора, пострадавшая от родового проклятья.
— Ясно, — сказала я, сглотнув комок в горле.
— Это значит: «да»?
Все же я заколебалась.
С одной стороны было счастье моей семьи, а с другой — мое собственное счастье. Стать женой «на пробу» мне претило. Развод — это было поистине немыслимо. Разведенная женщина — предмет пересудов. Это значит, что она либо бесплодна, либо изменила мужу. Но разведенная жена с деньгами это не старая дева без таковых.
— Это значит: «да»? — повысил голос граф.
Я только кивнула, потому что не могла произнести ни слова.
— Пеле! — позвал де Конмор, вставая, и в комнату тут же услужливо протиснулся рыжий верзила — веснушчатый, рябой, с красным, облупленным носом. Он тащил сундучок, запертый
— Подай королевский указ, — велел граф, и слуга с готовностью вынул из сундучка пергаментный свиток, перетянутый алым с золотой нитью шнурком, на котором серебрилась печать с изображением короны. — Вот, посмотри, — граф развернул пергамент, предлагая мне самой прочитать документ.
Он разложил его на столе, придавив ладонями, и я тоже подошла к столу, чтобы посмотреть на королевскую грамоту.
Я изучила ее самым внимательнейшим образом. До этого дня мне не приходилось видеть ни королевской подписи, ни печати. Надо сказать, и то и другое выглядело внушительно. Тщательно выписанные буквы — красные заглавные и золоченые на королевском имени — складывались в слова, а слова — в витиеватые фразы, о том, что король повелевает заключить брак между Аленом де Конмором и девицей — а дальше была пустая строчка, куда полагалось вписать имя этой самой девицы.
Меня поразило, что в документе было указано не «разрешаю» или «не возражаю», а именно «приказываю». Де Конмор не лгал, и у него, действительно, был карт- бланш на брак с любой девицей. Хотела бы я посмотреть на ту, которая посмеет пойти против воли самого короля.
— Видишь, я мог бы просто вписать имя Бланш Авердин, даже не поставив тебя в известность, — сказал граф, стоя со мной рядом — плечом к плечу, так, что наши волосы соприкасались. — Но я пришел поговорить. Потому что мне нужна твоя помощь в этом деле. Мне нужен союзник.
— Думала, вам нужна жена, — не удержалась я от колкости.
— Всего лишь на год, — деликатно напомнил он.
— Понимаю. И я должна буду подписать что-то вроде отступного, что не против развода?
— Совершенно верно. Пепе, достань договор о расторжении брака.
Этот документ я прочитала еще внимательнее, чем королевскую грамоту.
Все было приготовлено заранее. Направляясь к нам, граф уже знал, что я соглашусь. Датировался договор тридцать первым декабря следующего года, и согласно ему я навсегда утрачивала право называться графиней де Конмор, зато получала в собственность деревню (целую деревню!) в пригороде Ренна, с годовым доходом в десять золотых (три года моей службы в лавке!), и компенсацию за растраченное приданое (как будто оно у меня было!) — сто двадцать золотых. Огромное богатство! Просто баснословное, если учесть, что еще вчера я страдала по золотой монете, потраченной на приобретение платьев. На эти деньги мы с матушкой зажили бы безбедно, да еще и в отцовском доме, если граф говорит правду.
Пока я читала, слуга достал и откупорил хрустальную чернильницу и заточил позолоченное перо, передав его своему господину.
— Подпиши договор, а я поставлю твое имя в королевском приказе, — сказал де Конмор, обмакивая перо в чернильницу и протягивая мне, предварительно стряхнув излишки чернил.
Я приняла перо, но подписать медлила.
— Никак не решишься? — спросил граф.
— А документ о доме моего отца и о приданом для сестер? Где он?
— Все это мы устроим за неделю. Ты поверишь мне на слово или отправишь за нотариусом?