Карта императрицы

Вересов Дмитрий

— А вот теперь рассказывай, — сказала Елизавета Викентьевна, когда увидела, что голодный блеск в глазах Муры пропал. — Неужели в Публичной библиотеке произошло возгорание?

— Нет, мамочка, все гораздо хуже, — Мура отвела глаза от тарелки с сыром, — пожар произошел в Аничковом дворце.

— Как в Аничковом дворце? — воскликнула Брунгильда. — Не пострадал ли Дмитрий Андреевич?

— Если кто и мог пострадать, так это Екатерина Борисовна, — доктор слегка покраснел.

Мура выдержала театральную паузу и, поймав взгляд доктора, глядевшего на нее с опаской, с наслаждением произнесла:

— Милая

Катенька, Клим Кириллович, не пострадала. Она в это время развлекалась с господином Холомковым.

— Не может быть, — неуверенно произнес доктор: он начинал подозревать, что Мура специально выдумывает неприятные колкости о Кате. — Впрочем, все равно. — Морщинка, обозначившаяся было между его бровей, разгладилась. — Вы думаете, пострадал портрет, писанный Романом Мстиславовичем?

— Я не только так думаю, но и собственными глазами видела, как господин Закряжный, обезумевший, бегал по Невскому, вызывал пожарных, кричал, что гибнет его шедевр!

О еде Мура забыла, ее снова охватило возбуждение.

— Прямо напасть какая-то, — вздохнула Елизавета Викентьевна. — Один за другим, один за другим — так и горят его несчастные полотна.

— А зрелище было эффектное! — Мура положила себе на тарелку кусочек сыру и теперь намазывала маслом хлеб. — Я залюбовалась на то, как действуют пожарные. И полиция быстро прибыла и оцепила дворец. А как вы оказались здесь, милый Клим Кириллович? — Любопытство не давало Муре покоя. — Мы же с вами сегодня виделись.

— Когда Брунгильда вернулась из консерватории, выяснилось, что Ипполит не может сегодня ее сопровождать: у него назначена срочная встреча, — пояснила Елизавета Викентьевна, — мы и позвонили Климу Кирилловичу. Он был так любезен, что согласился поехать в гостиницу к мистеру Стрейсноу. Но сэр Чарльз не позволил доктору взглянуть на его рану и, как я поняла, рассердился.

— Вообще он был очень странный. — На нежном личике Брунгильды появилось недоуменное выражение: чувствовалось, что история с баронетом серьезно беспокоит ее. — У меня такое ощущение, что он хотел выйти на улицу, но мы ему помешали, и он занервничал. Он безостановочно ходил по номеру и время от времени морщился, будто от боли.

— Ничего удивительного, наверное, его беспокоила рана. — Доктор перехватил брошенный на него тревожный взгляд голубых глаз красавицы. — А вот ярость, вспыхнувшая у него во взоре, когда я попросил посмотреть его перстень…

— А зачем вы хотели его посмотреть? — прервала доктора Мура, расправившаяся с сыром и подвинувшая к себе тарелку с биточками, принесенную для нее Глашей.

— Разве я вам не рассказывал?! — воскликнул Клим Кириллович. — Княгиня Татищева уверяла меня, что мистер Стрейсноу может оказаться внебрачным ребенком императора Петра, усыновленным Стрешневым. Тем самым, который был влюблен в Евдокию Лопухину и отправлен в Англию. Если это так, то у баронета должен быть перстень с сердоликом, а под камнем — портрет Евдокии.

— Она думает, что фамилия Стрейсноу — англизированный вариант Стрешнёва! — воскликнула Елизавета Викентьевна.

— Да, именно так, — кивнул доктор, подливая вино из графинчика дамам и себе. — А поскольку у мистера Стрейсноу был перстень с сердоликом,

я и обратился с просьбой взглянуть.

— Ну и как? — глаза Муры горели живым интересом, что не мешало ей заниматься биточками.

— После секундного замешательства сэр Чарльз снял перстень с руки и протянул его мне. Сказал, что секретов в нем нет. Я повертел камень и так и сяк — не открывается.

— Значит, он всего лишь английский баронет? — разочарованно протянула Мура.

— Это тоже немало, сестричка, — с лица Брунгильды не сходило тревожное выражение. — Однако это еще не все странности. Когда мы только входили в номер, Чарльз поспешно спрятал под подушку свою золотую шкатулку. Помнишь, мы ее видели вчера?

— Помню, — кивнула Мура, и после минутного размышления уверенно заявила: — Он чего-то боится.

— Я думаю, шкатулка не золотая, — поделился своими соображениями доктор, — но золоченая. Хотя по тому, как напряглась кисть руки сэра Чарльза, я — это профессиональное уже качество! — видел, что она довольно тяжелая.

— Может быть, там у него хранятся сокровища? Золотые слитки? — Синие глаза Муры округлились, кончик тоненького носика дернулся.

— И он их выставляет на всеобщее обозрение в гостиничном номере? — усомнилась Елизавета Викентьевна, скептически глядя на молодежь. — Прячет под подушкой, вместо того, чтобы сдать в гостиничный сейф?

— А объяснил ли как-то сам мистер Стрейсноу свое нервическое состояние? — поинтересовалась Мура. — Все-таки это очень странно.

— Ты не поверишь, сестричка, — призналась понурая Брунгильда, не прикасавшаяся ни к еде, ни к вину, — но я начала бояться за психическое здоровье сэра Чарльза. Он ходил-ходил по комнате, потом вдруг подошел ко мне и поцеловал меня в щеку! Прямо при Климе Кирилловиче! — Брунгильда обвела присутствующих обиженным взором и обескуражено добавила: — У англичан вообще-то считается непристойным проявлять истинные чувства — разве что при закрытых дверях, один на один.

— А ты? — Мура подалась вперед.

— А Брунгильда Николаевна, похоже, растерялась. — Клим Кириллович ни минуты не сомневался, что красавица из собственного опыта знала, как ведут себя влюбленные англичане. — Брунгильда Николаевна ледяным тоном заявила сэру Чарльзу, что поцелуи способствуют распространению чахотки и дифтерита…

Елизавета Викентьевна невольно рассмеялась: она-то знала свою строгую целомудренную девочку — Брунгильда сохранит достоинство в любых обстоятельствах.

— А мистер Стрейсноу отшатнулся от меня и, вытаращив свои глазищи, прошептал: «И это вы говорите умирающему?» — Старшая дочь профессора Муромцева беспомощно уставилась на доктора.

— А вы, Клим Кириллович, что сделали вы? — обернулась к нему Мура.

— Я продолжал наблюдать этого странного больного, — признался тот, — и не успел ничего сообразить.

— Сэр Чарльз не дал нам ни минуты на раздумья, — пояснила Брунгильда. — Он со стоном сложил ладони у груди и выкрикнул: «Да когда же вернется в Петербург господин Муромцев?»

— И что ему так сдался Николай Николаевич? — недоуменно пожала плечами Елизавета Викентьевна. — Вы, надеюсь, его успокоили, сказали, что на днях отец будет здесь?