Карта монаха

Дейч Ричард

Майкл, с того момента, как закончил читать документы из «кремлевской» папки и изучать карту, переданную Женевьевой, не двинулся с места. Он все продолжал перелистывать бумаги, пораженный их содержанием и детальностью, не в силах охватить сознанием предстоящее дело.

— Слышишь меня? — не вытерпел Буш.

— Ты прочел письмо, что скажешь? — вопросом на вопрос ответил Майкл.

— У меня странное впечатление, уж больно складно все совпало, прямо одно к одному. — В тоне Буша отчетливо звучали нотки скептицизма. — Не хочется тебя огорчать, но, по-моему, все это сильно смахивает на бред… Не говоря уже о Кремле. Тебе этого не потянуть.

— Кто знает.

Ни при каких обстоятельствах нельзя допустить, чтобы эту карту увидела Сьюзен.

Сложив карту и картину, Буш убрал их обратно в кейс.

— Он твой отец, Майкл. Что будешь делать?

— Мой отец умер, — покачал головой Майкл. — И мать тоже. Может быть, кровь Келли и течет у меня в жилах, но вырастил меня не он. В тот день, когда отказался от меня, он отказался и от права считать меня сыном.

— Не перегибай палку. Вспомни, ты ведь приехал сюда, чтобы разыскать его. Мне думается, что кое-кто пытается возвести стену вокруг собственного сердца, чтобы сложить с себя всякую ответственность. — Желая смягчить резкость своих слов, Буш слегка наклонился к Майклу. — Просто мне казалось, что ты хотел его найти.

— Мне тоже так казалось, но, возможно… — Майкл нащупал в кармане письмо Мэри. — Возможно, я при этом руководствовался ошибочными соображениями. Я не думаю, что он хотел быть мною найденным.

— Стефан хороший человек.

Заслышав приближающиеся шаги Сьюзен, Майкл оглянулся.

— Он не заслужил такого, — проговорила Сьюзен. — Если бы вы только его знали…

— Я его не знал, и мне неизвестно, хотел ли он узнать меня. По всей видимости, он был в курсе, кто я и где нахожусь. Однако не предпринял ни одной попытки меня найти, — отвечал Майкл, качая головой. — Думаю, не ошибусь, если скажу, что сейчас он интересуется мною только в том смысле, что я могу его спасти.

Сьюзен ответила разгневанным взглядом, а потом стала надвигаться на него, по-видимому с трудом сдерживая ярость.

— Пойдемте со мной.

Майкл перевел взгляд на Буша, потом опять на Сьюзен. Встав, он двинулся следом за ней — выйдя из библиотеки, они миновали холл и начали подниматься по крутому лестничному пролету; стены вдоль него украшали живописные фотографии рек и гор, диких животных и неугомонных городов. Эта фотографическая галерея продолжалась и в помещении наверху.

— Он хороший человек, Майкл.

— Кто бы сомневался, и все же тридцать с лишним лет — чертовски долгий срок, когда дело касается игнорирования собственной плоти и крови. Куда мы идем?

Сьюзен повела его в элегантную спальню, обставленную мебелью мореного дерева, и дальше через нее — в просторную гардеробную.

— Если мне не под силу убедить вас, — с этими словами она откатила в сторону зеркало и открыла тяжелую дверь комнаты-сейфа, — то пусть за меня это сделает он сам.

Сьюзен вошла в комнату первой, выдвинула два ящика встроенного шкафа, повернулась и, не зажигая света, вышла. Майкл щелкнул выключателем и вошел внутрь. Его нисколько не впечатлили ни оружие, ни меры безопасности, предпринятые создателями этого домашнего бункера; столь же равнодушным его оставили бутылки с вином и ящики с кубинскими сигарами. Он сам несколько раз устанавливал такие комнаты-сейфы по заказам клиентов. Кончалось тем, что эти бункеры, оснащенные всем необходимым на любой случай вплоть до ядерной войны, превращались в большие шкафы для одежды, закусок и время от времени — для контрабандного товара.

Но вот взгляд Майкла упал на стену, и он забыл обо всем на свете, погрузившись в рассматривание вдумчиво расположенных фотографий. На каждой

был изображен один и тот же человек: он сам. Вся коллекция представляла собой своеобразный коллаж на тему его детства и юности, включая годы учебы в колледже. Протекла не одна минута, прежде чем Майкл обратил внимание на выдвинутые Сьюзен ящики. Их было два, оба значительно больше обычного размера и очень глубокие. Заглянув в один из них, он опешил, потому что здесь нашел то же, что и на стене, — свою собственную жизнь. Вырезки из школьных стенгазет со статьями о нем, снимки, сделанные на различных спортивных соревнованиях, его фотографии в составе спортивных команд, за которые он играл, классные фотографии, альбомы выпускников. Одним словом, полная летопись его жизни.

В ящиках обнаружились статьи о его неожиданной победе, о голе высшей категории, забитом им за секунду до окончания решающего матча в региональных соревнованиях по хоккею. Имелась программка отчетного концерта музыкального класса, в котором восьмилетний Майкл исполнял пьеску на фортепиано. И были еще и еще фотографии, огромное их количество, с друзьями, на днях рождения, с семейством Сент-Пьеров — на каждом из этих снимков он улыбался во весь рот.

Сначала Майкл испытал такое чувство, как будто кто-то против воли вторгся в его частные владения. По натуре довольно скрытный, он безотчетно воспротивился, внутренне закрылся щитом от незваных наблюдателей. Желая успокоиться, извлек из ящика стопку документов и фотографий и уселся с ними прямо на пол. Он прочел и просмотрел все. И постепенно его ощущения изменились. Он понял, что вся эта записанная и запечатленная жизнь создавалась руками человека, горячо любящего, но лишенного возможности приблизиться. Руками отца, восхищавшегося своим ребенком издалека, соблюдавшего дистанцию ради блага этого самого ребенка. Майкл почувствовал боль этого человека, который долгие годы следил за ним, соблюдая дистанцию, лишенный возможности разделить с сыном его достижения. В коллекции не было ничего ни от одержимости, ни от нездорового интереса. Ее собрал отец, исполненный гордости за сына, которого он оставил потому, что у него не было другого выхода. И Майкл понял, что хотя Стефан и отказался от него, предоставив другим людям усыновить его, но в своем сердце он никогда от него не отрекался.

Майкл изучил каждый клочок бумаги, каждую фотографию и сувенир. Архив его отца оказался полнее даже его собственного.

Наконец Майкл собрал бумаги и аккуратно разложил их обратно по ящикам. Еще раз окинул взглядом комнату. Все в ней было до болезненности аккуратно, точь-в-точь как во внешности самого Стефана. Оружие на стойках, под каждым — патроны в ящиках. Сигары, с указанной маркой, разложены в хронологическом порядке, у телефона список номеров первой необходимости. Сразу становилось ясно, что хозяин всего этого — человек, склонный к порядку и тщательности. Тем более удивлял один бросающийся в глаза факт. Сколько Майкл ни искал, он не нашел одной фотографии — единственной из всех, которую всем сердцем жаждал увидеть.

Фотографии матери.

— Господи! — раздалось сзади.

Повернувшись на звук, Майкл увидел Буша. Стоя в дверях, тот разглядывал фотографии на стене, эту фотолетопись жизни Майкла.

Буш смотрел на друга, не зная, что сказать. Ему приходилось видеть такие выставки в домах у преступников: они их устраивали, чтобы без помех разглядывать предметы своей одержимости, свои жертвы. Но здесь было не то. Буш сразу понял, что это такое. Это была стена плача, стена сожалений о том, что могло бы быть. Окно в мир чувств Стефана Келли.