Карта небесной сферы, или Тайный меридиан
Шрифт:
Однако кое-что в открывшемся зрелище настораживало: бимсы, поддерживавшие палубу, во многих местах просели, половина помещения была завалена обломками досок и песком, который просачивался сюда сквозь щели в сгнившей обшивке. В свете фонаря видно было достаточно свободного пространства, в котором можно было бы с большими предосторожностями передвигаться, конечно, если выдержат шпангоут и бимсы, которые и обеспечивали прочность конструкции. Но Кой решил, что разумнее было бы разобрать по возможности полуют и работать без опасности быть погребенными под обрушившейся палубой. Большие деревянные части они будут перемещать с помощью наполненных воздухом буев. Работа, конечно, будет идти медленнее, но все-таки они с Пилото избегут риска оказаться в подводной ловушке.
Сделав большой вдох, он осторожно снял акваланг через голову и положил его на палубу. Потом до пояса всунулся внутрь, постаравшись ни за что не зацепиться, и дотянулся, хотя и с трудом, до фонаря.
Фонарь был очень легкий, и Кой без труда вытащил его из кучи песка. В этот мгновение Кой почувствовал на себе взгляд: из дыры в самом низу переборки на него, приоткрыв рот, смотрела мерлуза. Кой помахал ей рукой и стал выбираться, тщательно следя, чтобы в легких осталось достаточно воздуха: ему еще надо было подняться на палубу и продуть загубник.
Он взял загубник в рот, выдохнул пузыри
Пять раз подряд он дернул конец, закрепленный на «Карпанте», давая знать, что он поднимается, и медленнее, чем пузырьки воздуха, начал подъем, держа в руке фонарь и следя, как зеленый сумрак проясняется, становится синим, а потом и голубым. Он задержался на трехметровой глубине, ухватившись за узел на канате, выше была тень «Карпанты», она темнела ниже поверхности воды, казавшейся сейчас зеркалом из стекла изумрудного цвета. Вдруг стекло разбилось, кто-то нырнул в море, и к Кою, широко разводя руками, в маске, с колышущимися в воде волосами устремилась Танжер. Она плавала вокруг него, как русалка, от света, проникавшего сверху, ее веснушчатая кожа казалась бледнее, и вся она стала беззащитнее и уязвимее. Кой показал ей фонарь с «Деи Глории» и увидел, как за стеклом маски распахнулись восхищенные глаза.
В течение четырех дней, меняясь, Кой и Пилото разобрали палубу над капитанской каютой. Они снимали гнилые доски, отделяя их киркой и стальным рычагом, соблюдая максимальную осторожность, чтобы не повредить шпангоут и бимсы, которые Удерживали форму корпуса под полуютом. Чтобы удалять большие деревянные части, они использовали закон Архимеда: привязывали нейлоновыми шнурами к тяжелым доскам и бревнам пластиковые буи и наполняли их сжатым воздухом; запасные баллоны они спускали с «Карпанты» на канате. Работа эта оказалась тяжелой, изматывающей; иной раз они поднимали такие облака мути, что ничего не было видно, и им приходилось делать перерывы, чтобы вода немного очистилась.
Видели они и человеческие кости. Они попадались и между досок, и в песке, иногда рядом находили они остатки того, что прежде было ремнем или сапогами. Так, в проломе переборки Кой наткнулся на череп, занесенный совсем тонким слоем песка.
Кой снова зарыл его в песок, движимый каким-то атавистическим чувством почтения к мертвым. Моряки «Деи Глории» не покинули своего затонувшего корабля; иногда, медленно двигаясь среди полусгнивших досок, Кой, не слышавший ничего, кроме шипения сжатого воздуха в редукторе, ощущал присутствие этих теней в окружавшем его сумраке.
Каждый вечер в каюте они подводили итоги, их совещания за столом с разложенными картами и планами напоминали военный совет под председательством Танжер, Кой и Пилото, несмотря на жаркую погоду, сидели в свитерах — после работы под водой холод долго не уходил из тела. Потом Кой погружался в тяжелое забытье, без снов и видений, а на следующее утро снова надевал акваланг — ив море.
Кожа от соленой воды превратилась в наждак.
На третий день, погрузившись на три метра и сделав обычную остановку, чтобы кровь снова насытилась кислородом, он поднял голову и очень удивился: рядом с корпусом «Карпанты» на усиливавшейся волне покачивался корпус другого судна. Кой не завершил декомпрессию, но поднялся на поверхность, почувствовав укол тревоги, которая вполне оправдалась, когда он увидел, что это катер береговой охраны. Заметив, что «Карпанта» днями стоит на одном и том же месте, жандармы решили проверить, в чем дело. К счастью, лейтенант, командовавший патрулем, оказался старым знакомым Пилото; и первое, что увидел Кой, высунув голову из воды, был успокаивающий взгляд друга: все нормально, не беспокойся. Лейтенант и Пилото курили и беседовали, передавая друг другу с борта на борт мех с вином, а молодые жандармы в зеленых комбинезонах и кроссовках отнюдь не подозрительно разглядывали Танжер, которая читала на полуюте, — солнечные очки, купальник, широкополая полотняная шляпа и полное безразличие к происходящему. История, которую изложил Пилото, не вдаваясь в подробности и как бы не придавая никакого значения своим словам, — о туристах, любителях подводного плавания, которые наняли «Карпанту», о том, что из спортивного интереса они ищут затонувшее здесь года два назад рыбацкое судно «Лео и Веро» из Терравьехи, — лейтенанту показалась вполне удовлетворительной; особенно когда он узнал, что человек, который только что вынырнул из воды, повесив акваланг за ремень на лесенку на корме, и приветствовал их с несколько удивленным видом, оказался уроженцем Картахены и офицером торгового флота. Катер удалился, после того как лейтенант, исполняя свой долг, посмотрел лицензию, по которой Кою разрешались подводные погружения, и посоветовал обновить ее, так как срок ее истек полтора года назад; когда катер отошел на полмили, оставляя за собой прямой белый след, Танжер отложила книгу, в которой, разумеется, не прочла ни строчки, и все трое обменялись красноречивым взглядом; Кой снова надел акваланг, спустился до первого узла на канате, сделал остановку среди белых и бурых медуз, которых медленно несло мимо него течением, и дождался, пока образовавшийся в крови азот не выйдет в пузырьках воздуха на поверхность.
На пятый день они уже достаточно разобрали полуют бригантины, чтобы предпринять первое серьезное обследование. Палубу они сняли почти целиком, и стала видна большая часть капитанской каюты, нетронутая переборка и пассажирская каюта. Так что Кой уже «под открытым небом» мог приступать к поискам, последовательно разбирая слой, составлявший не меньше метра, из разных предметов, остатков и кусков деревянных частей корабля. Он работал в перчатках, короткой лопаткой выбрасывал все, что не представляло интереса, за борт, делая перерывы, чтобы улеглась муть. Он нашел много разных вещей, которые он теперь в нетерпении выбрасывал, но в другое время они приковали бы к себе его внимание — разные кованые предметы, оловянные жбаны, канделябр, осколки стекла и глиняной посуды. Наткнулся он и на то, что прежде было палашом, клинок целиком съела ржавчина, но бронзовый эфес, широкая дужка и огромная гарда для защиты руки сохранились; единственным назначением этого предмета было пронзать человеческую плоть, когда корабль брали на абордаж. Нашел Кой и сросшиеся в единый блок мушкетные пули, он сохранил форму коробки, в которой они ушли под воду, хотя от самой коробки и следа не осталось, ее заменили известковые отложения. Раскопал он в песке и полдвери с коваными частями и с ключом в замочной скважине, а еще круглые четырехфунтовые ядра и известковые образования, по форме напоминавшие гвозди, от которых внутри оставалась только бурая ржавчина, находил и настоящие
Солнечное пятно медленно покачивалось на веснушчатой коже Танжер. Это было маленькое пятно, оно поднималось и опускалось вместе с бортом «Карпанты», но убежало с ее спины и плеч, когда Танжер оторвалась от Коя, дыша еще прерывисто, широко открытым ртом. Ее волосы, выцветшие за те дни, что она провела в море, почти до белизны, особенно на кончиках, прилипли к потному лицу. От пота, струившегося по телу, блестел солдатский жетон на серебряной цепочке; соленая влага в ложбинке между грудями стекала маленькими ручейками, а на верхней губе и ресницах повисала капельками. Пилото сейчас находился на двадцатишестиметровой глубине, была его смена, а Кой, лежа на банке у самого трапа, ведущего на палубу, гладил влажное тело Танжер. Они обнялись прямо тут, совсем вдруг, когда Кой спустился сюда, чтобы положить свою неопреновую куртку и отереться полотенцем, после того, как полчаса разбирал завалы на «Деи Глории», а она прошла мимо, ненароком задев его. Вся усталость в одну секунду соскочила с него, она же стояла совершенно спокойно, разглядывая Коя с той молчаливой задумчивостью, с какой иногда смотрела на него; и через мгновение тела их сплелись со страстью, почти не отличимой от ненависти. Теперь он, в полном изнеможении, лежал на спине, она медленно, неумолимо поворачивалась на бок, отстраняясь от его потного тела, вместе с солнечным пятном, ее взгляд сразу же опять стал металлически-синим, синим, как морская вода, иссиня-черным, как черненая сталь, и был обращен вверх, к сиянию и солнцу, видневшимся в открытом люке. И тут Кой, не поднимаясь с банки, увидел, как она, обнаженная, поднимается по трапу, словно уходит навсегда. По телу его пробежала холодная дрожь, особенно холодно стало тем местам, которые хранили ее прикосновения; ни с того ни с сего он подумал: однажды наступит конец. Однажды она меня бросит, или мы умрем, или я состарюсь. Однажды она выйдет из моей жизни или я выйду из ее жизни. Однажды у меня не останется воспоминаний, а потом не останется и жизни, которая помогла бы их восстановить. Настанет день, и все уйдет неведомо куда, может, сегодня и есть тот последний день. И потому он смотрел, как она поднимается по трапу к люку и постепенно исчезает, он запечатлевал ее в памяти до мельчайшей детали. Он делал это очень тщательно, запоминал даже капельку семени, что скатилась по внутренней стороне ее бедра; достигнув колена, она попала в солнечный луч и загорелась, как янтарь. Потом Танжер исчезла из поля его зрения, и Кой услышал, как она прыгнула в море.
Ту ночь они провели на «Деи Глории», став на якоре.
Стрелка флюгера едва шевелилась рядом с лампочкой, горевшей на топе мачты, в спокойной воде, как в зеркале, отражались проблески маяка на мысе Палое в семи милях от них на северо-запад. На небе было столько звезд, что казалось, оно смыкалось с морем; их было так много, что найти известные не представляло никакого труда, и Кой сидел на корме, смотрел на них и проводил воображаемые линии, чтобы определить их точно. Летний треугольник начал подниматься к юго-востоку, и виден был след Волос Вероники — из всех весенних созвездий оно последним исчезало с летнего неба. В восточной стороне, на черном-черном фоне очень ярок был пояс Ориона, и если провести прямую к нему от Альдебарана через созвездие Большого Пса, эта прямая попадала в излученный восемью годами раньше свет Сириуса, двойной звезды, самой яркой на небе, расположенной там, где след Млечного Пути идет в южном направлении, через созвездия Лебедя и Орла. Весь этот мир небесных светочей и старинных мифов медленно вращался над его головой; и он, центр собственной сферы, был частью этого безмолвного и бесконечного мира.
— Больше ты меня не учишь различать звезды, Кой.
Он не слышал, как она подошла к нему. Не задев его, она села совсем рядом и опустила ноги на ступеньки лесенки на корме.
— Я научил тебя тому, что знал.
Она слегка пошлепала босыми ногами по воде.
Огонь маяка, в соответствии с заданными параметрами, периодически обрисовывал ее силуэт.
— Знаешь, мне хотелось бы знать, — сказала она, — что ты обо мне будешь вспоминать.
Она говорила совсем тихо, едва слышно. Это был даже не вопрос, а признание. Кой поразмышлял.