Карта реки времени
Шрифт:
Грубо разбив протяжение реки на отрезки десятилетий, я неожиданно быстро оказался перед необходимостью немедленно пуститься в путешествие.
«Но что есть для меня счастье?» — думал я. – «Несомненно, счастьем было то давнее утро, когда я впервые выплывал на шлюпке из устья реки в Чёрное море. А приехать сюда, к дону Донато, слышать крики ребятни под окном. А помнить всем телом свежесть после заплыва к гавани?..»
Получалось, что я бываю счастлив, лишь находясь наедине с природой, без
Внимательный читатель скажет: «Чего зря мудрить? В жизни так мало счастливых дней. Взял бы и снова, как когда-то, начал упражняться, вспоминать то самое утро на шлюпке».
Но я чувствовал, что та золотая жила уже выработана. Не только по чужим, но и по своим следам ходить не следует.
— Занят? – улыбчивый Донато стоял в дверях, держа в руках аккуратно сложенное пляжное полотенце. – Привёз мотоциклист. Пеппино передал. Ничего страшного. Идём обедать.
Я шёл за ним по коридору, клял себя за очередное проявление забывчивости. «Так можно докатиться до проявления старческого маразма», — думал я, — «Пора! Пора срочно заняться собой!»
Во время обеда Донато рассказал, что после утренней мессы к нему подходили наши общие знакомые, узнавшие о моём приезде. Просили передать, что хотят повидаться, приглашают в гости.
— Получился целый список. Сегодня вечером ты ужинаешь у Дженаро. Он приедет за тобой раньше – в пять часов. Хочет сначала куда-то повезти.
— А ты поедешь?
— Занят на собрании общины.
— Кто этот Дженаро? Я его не знаю.
— А он тебя помнит. Помнит и твою дочку. Он теперь аграрий.
— Что за имя?
— Дженаро – по–нашему, по–итальянски значит Январь.
До пяти оставалось меньше трёх часов.
После обеда Донато пошёл к себе вздремнуть. Он вставал очень рано, ложился поздно. Полчаса дневного сна освежали его, как родниковая вода.
А я спустился на первый этаж, насквозь прошёл сумрачным, стерильно чистым пространством храма. Вышел не во двор, а прямо на выжженную солнцем улицу.
В этот час сиесты ни прохожих, ни машин почти не было видно. Только невдалеке, на другой стороне улицы, плёлся медленно удаляющийся старик с палкой.
— Борька! – я чуть не окликнул его. Должно быть большинство стариков мира похожи друг на друга.
…Вот так же медленно Боря идёт со мной по Красноармейской улице в Москве. Провожаю его к метро.
Мой ровесник, неизлечимо больной, переживший уже два инфаркта, он нашёл меня через 50 лет со времён нашей юношеской дружбы. Объявился по телефону, боясь, что я давно позабыл даже его имя.
И вот он у меня. Приволок тяжёлую хозяйственную сумку, где, как оказывается, лежат накупленные им ингредиенты для «настоящего грузинского харчо и шашлыка».
Медлительно хозяйствует на кухне, заставляя меня
Конечно, вся эта деятельность – от смущения. Он не понимает того, что я действительно счастлив видеть его, слышать глуховатый голос.
— Как-то зимой после школы зашёл к тебе, не застал. Твоя мама, Белла Анатольевна, усадила за стол, заставила есть котлеты с макаронами, угостила горячим компотом.
Он помнит мою маму!
И харчо хорош, и шашлык хорош. Жаль только, что Боре нельзя выпить ни капли спиртного.
Вечером провожаю его к метро.
А вскоре и сам приезжаю к нему в гости.
Обширная квартира в старинном, добротном доме. Трогательно чтит память своей давно умершей жены. Повсюду развешены её увеличенные фотографии в рамках. Есть две взрослых замужних дочери с детьми.
Он обихожен. Ни в чём не нуждается. Перечитывает книги из своей большой библиотеки. Любит сам похаживать на ближайший рынок. Гурманствует понемногу.
Я, конечно же, рад за него. Блаженствую, в то время как он, приняв прописанное лекарство, полёживает на диване, напоминает о забытых мною подробностях нашей молодости.
Читатель скажет: «Ну вот ещё один счастливый миг. Тихий остров среди бурной реки жизни…»
Обожди, читатель. Не спеши с выводами.
— Знаешь, — говорит Боря, — я очень любил свою жену. До сих пор люблю. И при этом всегда изменял. Где угодно, с кем угодно. Не считал и не считаю это за грех. Особенно любил молоденьких девушек. Как цыплят табака.
Мне становится противно. И я, ни секунды не подумав, уверенно произношу:
— Может, твоя жена обо всём догадывалась. От этого и умерла так рано.
… Через несколько дней мне позвонила одна из его дочек. Сообщила, что Боря умер во сне.
Сбитый с ног утратой, я сообразил, что тогда он томился, неверующий, хотел хоть кому-то исповедаться, выговорить душу…
Старик с палкой исчез. Видимо, свернул налево в узкий проход меж громоздящихся впритык средневековых каменных зданий то ли 15, то ли 16 века.
Итальянские улицы с их старинными мраморными храмами, пустыми в этот час, закрытыми магазинами и мастерскими равнодушно отражали моё продвижение в своих зеркальных витринах.
Через четырнадцать дней я должен был возвращаться в Москву. При том, что денег у меня было мало, хотелось обязательно привезти подарок для дочки.
Зашёл в крохотный бар, смочил пересохшую глотку бокалом вина.
На обратном пути приглядывался к витринам. Бижутерия, маечки с надписями. Заведение, где торгуют «искусством» — фарфоровые ангелочки, Богородица из пластика с короной на голове, вышитые пейзажики, котята, цветочки в золочёных рамочках… Магазин детских игрушек – сплошь Барби.