Картина без Иосифа
Шрифт:
Она нарочно говорила «мИтрАполия». Невежество входило в общий стиль ее поведения, когда она возвращалась на зиму в Уинсло. Весной, летом и осенью она была Рита Руларски — гадала по книге Таро, бросала камни и читала судьбу по руке. Из ее лавочки в Блэкпуле она предсказывала будущее, погружалась в прошлое и объясняла омраченное неприятностями и распадающееся на куски настоящее всем, кто был готов поделиться с ней своими доходами. Местные жители, туристы, отдыхающие, любопытные домашние хозяйки, знатные леди, пожелавшие развлечься и похихикать, — Рита глядела на всех с одинаковым апломбом, одетая в кафтан,
Зимой же она снова становилась Ритой Яркин и жила три месяца в Уинсло со своей единственной дочерью. Выставляла на обочину дороги написанный от руки щит и ждала клиентов, но они заезжали сюда крайне редко. Она читала журналы, смотрела телик, ела как докер и красила себе ногти.
Полли с любопытством покосилась на них. Сегодня они были бордовые, с тоненькой полоской золота по диагонали. Они сталкивались с ее кафтаном — цвета оранжевой тыквы, — но были все-таки приличней, чем вчерашние желтые.
— Ты встречалась с кем-то нынешним вечером, куколка? — спросила Рита. — Твоя аура страшно съежилась, ее почти не осталось. Нехорошо. Ну-ка, дай взгляну на твое личико.
— Да ничего особенного. — Полли захлопотала больше, чем было необходимо. Она швырнула свои ботинки в стоявший возле двери деревянный ящик. Сняла с себя шарф, аккуратно сложила его в квадрат и сунула в карман пальто. Отряхнула, снимая с него невидимые ниточки пальто и несуществующие капельки грязи.
Но провести мать было нелегко. Рита вытолкнула свою огромную массу из дверного проема, подошла к Полли и повернула ее к себе. Вгляделась в ее лицо. Провела раскрытой ладонью в дюйме от ее головы и плеч.
— Так. Все ясно. — Она уронила руку и выпятила губы. — Звезды и земля, девочка, перестань вести себя как дурочка.
Полли шагнула в сторону и направилась к лестнице.
— Схожу за тапочками, — пояснила она. — Я мигом. Как вкусно пахнет! Ты приготовила гуляш? Как обещала?
— Послушай меня, Пол. Твой мистер Шеферд ничего особенного собой не представляет, — произнесла Рита. — Ему нечего предложить такой женщине, как ты. Неужели ты еще не поняла?
— Рита…
— Жизнь — вот что самое главное. Жизнь — слышишь меня? Понимание ее течет в твоих венах вместе с кровью. Такого дара, как у тебя, нет ни у кого. Даже у меня. Пользуйся им, не пренебрегай. Обладай я хотя бы половиной того, что есть у тебя, я владела бы миром. Остановись и послушай меня, девочка. — Она ударила ладонью по перилам.
Полли почувствовала, как задрожали ступеньки. Она повернулась и смиренно вздохнула. Только три зимних месяца она живет вместе с матерью. Но в последние шесть лет день тянется за днем, а Рита не упускает случая проверить, как живет Полли.
— Так это он сейчас проехал? — спросила Рита. — Мистер Шеферд собственной персоной. С ней, верно? Из Холла. Вот почему тебе сейчас так больно?
— Ничего особенного, — поспешно сказала Полли.
— Вот тут ты права. В самом деле ничего особенного. И он тоже не представляет собой ничего особенного. Зачем же так страдать?
Однако Полли так не считала. Никогда, но как объяснить это матери? Ведь любовь Риты резко оборвалась, когда дождливым утром ее благоверный уехал из Уинсло в Манчестер «купить моей малышке что-нибудь особенное» (Полли как раз
«Брошенные» — это слово Рита Яркин никогда не произносила. Вместо него говорила «благословенные». Раз уж у этого слизняка не хватило ума понять, от каких женщин он ушел, они и без него обойдутся.
Рита всегда смотрела на жизнь именно так. Любую трудность, испытание или неудачу можно назвать скрытым даром богов. Разочарование — божественным знамением. Отказ — знаком того, что выбранный путь оказался не самым удачным. Ибо давным-давно Рита Яркин отдала себя — сердце, ум и тело — во власть Ведовства Мудрых. Полли восхищалась ее верой и преданностью. Она могла лишь завидовать матери и жалеть, что ей это не дано.
— Я не похожа на тебя, Рита.
— Похожа, — заявила мать. — Больше, чем я сама на себя, раз уж на то пошло. Когда ты в последний раз рисовала круг? Наверняка еще до моего приезда.
— Нет, и после тоже. Да. Точно, два или три раза. Мать скептически вскинула нарисованную ниточку-бровь.
— Какая же ты скрытная! И где ты его рисовала?
— Там, наверху, на Коутс-Фелле. Ты знаешь то место, Рита.
— А Обряд?
По спине Полли побежали мурашки. Она предпочла бы не отвечать, однако энергетика матери крепла с каждым ее ответом. Теперь она отчетливо ощущала, как из пальцев Риты исходит сила, скользит вверх по перилам и проходит сквозь ладонь Полли.
— Венере, — жалким тоном сообщила она и отвела взгляд от лица Риты. Она ожидала насмешек.
Но Рита сняла руку с перил и задумчиво поглядела на дочь.
— Венере, — повторила она. — Это тебе не приворотные снадобья варить, Полли.
— Я знаю.
— Тогда…
— Но ведь он был все-таки посвящен любви. Ты не хочешь, чтобы я ее испытывала. Я это знаю, мама. Но она все равно со мной, я не могу прогнать ее от себя, потому что ты этого хочешь. Я люблю его. И ничего не могу с собой поделать! Ведь я молюсь о том, чтобы ничего не чувствовать к нему или хотя бы относиться так, как он ко мне. Неужели я стала бы подвергать себя таким мукам?
— Мы сами выбираем себе муки. — Рита заковыляла к старинной этажерке из розового дерева, кособокой из-за отсутствия двух колес. Она стояла, прислоненная к стенке под лестницей. С урчанием перенеся свой вес на одну сторону, Рита наклонилась, насколько позволяли ноги, выдвинула единственный ящичек и извлекла из него две небольшие деревянные плашки.
— Вот, — сказала она. — Держи.
Не спрашивая и не протестуя, Полли взяла их. От плашек исходил резкий, но приятный запах хвойного дерева.
— Кедр, — сказала она.
— Верно, — подтвердила Рита. — Сожги их Марсу. Моли о силе, девочка. Оставь любовь тем, кто не обладает таким даром, как ты.
Глава 3
Миссис Рэгг покинула их сразу же, как только сообщила о смерти викария. На растерянный возглас Деборы: «Не может быть! Как он мог умереть?» — она сдержанно ответила:
— Ничего не могу добавить А вы что, его друзья? Нет. Конечно. Они не были друзьями. Они просто поговорили несколько минут в Национальной галерее в ветреный и дождливый ноябрьский день И все-таки сердце Деборы наполнилось свинцовой тяжестью. Такая неожиданная смерть. Уму непостижимо!