Картина
Шрифт:
— Куда же товарищи смотрели? Ждали, пока газета подправит? Сами не могли разобраться? В результате стройку затягиваем. Придется ответить за это. Да разве допустимо в наше время замахиваться на художественные ценности! Красоту в наших городах создавали и отбирали великими трудами, и не от жиру, как полагают некоторые товарищи! Красоту такую беречь надо. Это богатство, это, между прочим, — валюта! Работаем плохо! Руки заняты. В ладоши хлопаем!
Проговорив в таком духе, Орешников так же внезапно успокоился и любезно попросил Лосева рассказать про картину.
…Утренний
Повторяя фразы Тучковой, он ощущал приятный их вкус, движение ее губ. В глубине картины, из темной зелени блестело ее лицо. Оно вдруг задрожало, и он увидел ее там, на кладбище, и себя в бешенстве, обуянного злостью. Все же он несправедливо обошелся с нею. За что? Почему? Прошло всего два дня, и он уже перестал понимать себя. Но думал он об этом спокойно, как о накладке, какая бывает в служебных отношениях.
Пора было кончать пояснения, он безошибочно почувствовал этот момент, но продолжал, жалея расставаться с Таней.
Мельком отметил незрячее лицо Сечихина и скуку приезжих помощников Орешникова, которым был неинтересен этот бедный городок, в котором ничего нельзя ни купить, ни увидеть. Но и Лосеву они были безразличны, даже приятно было заставить их слушать и стоять перед картиной и заодно и Пашкова, и Уварова, чтобы смотрели, изображая внимание, интерес…
Нарушив этикет, то есть не дожидаясь начальства, Грищенко простонал изумленно:
— Хорошо рассказываешь.
И все стали нахваливать картину, понравился и весь вид на заводь. Поскольку с переносом стройки определилось, никто не осторожничал, Грищенко проявил себя знатоком архитектуры, показал, какой отличный силуэт имеет дом Кислых, если же его отремонтировать — засияет, как бриллиант. Один лишь Уваров отмалчивался и на вопрос Орешникова ответил сдержанно, что пейзаж как пейзаж, ничего особенного. Почему-то эта непреклонность Лосеву была симпатична.
— Счастье ваше, что не снесли, — сказал Орешников. — Как так получилось?
— Затянули, — сказал Уваров.
— Поливанов писал, что взорвать хотели, — Орешников вдруг повернулся к Лосеву. — Правда это?
— Было дело.
— Кто же хотел?
— Мы хотели. Мы и раздумали, — не отводя глаз, ответил Лосев.
— Не ухватишь его, — сказал Орешников Уварову.
— За это и ценим, — сказал Уваров, и набрякшее-усталостью, малоподвижное лицо его разгладилось, повеселело, напряженную фигуру отпустило.
— Дом этот, натурально, город хочет под музей использовать, — как бы между прочим проинформировал Лосев.
— А у нас, натурально, на него другие виды, — опережая ответ Орешникова, предупредил Уваров. И Грищенко бурно поддержал его, ибо нацелился взять дом для своего треста, но, избегая спора, Уваров ловко свернул в сторону, к слабому, как он считал, пунктику Лосева, к его заслугам,
Все продолжали улыбаться ему той же улыбкой, что слушали его историю.
— Да кто же уходит? — Грищенко пожал плечами. — Этак никого из нас не останется.
— А уходили, — резко сказал Лосев, не принимая их улыбок. — Есть ведь законы чести. Или нет их?
Резкость его и серьезность казались неуместными.
— Честь, когда деньги есть, я говорил Сергею Степановичу, — примирительно сказал Уваров, приканчивая это нарушение программы.
Лосеву готовы были простить этот неудачный выпад, но он продолжал упорствовать, наивное простодушие исчезло, во взгляде, которым он смотрел сразу на всех, была какая-то упорная мысль. Что-то отделяло его от всех.
Голубенькие глаза Орешникова точно высветили обоих — Уварова и Лосева.
— Разногласия? — осведомился он. — Полезная штука, хотя и редкая, а?
— Разногласия, — сказал Лосев.
— У нас бывает, как у плохих купцов, — продолжал Орешников, — честь честью, а дело делом. Это зря. Честь и в деле, и в слове надо соблюдать.
Голос его доносился к Лосеву все слабее, словно Лосева куда-то относило все дальше и дальше.
— …Но я думаю, Уваров соблюдает?
— Соблюдает, — повторил Лосев безразлично. — Все ради дела. А дело ради чего?
— Ишь ты, не боится правду в глаза резать. Поэтому в замы его берешь?
Орешников внимательно смотрел, как Уваров смеется, потом спросил как бы невзначай:
— А что, Сергей Степанович, пойдете начальником строительства?..
— Зачем ему? — опережая Лосева, спросил Уваров. — Это не повышение.
— Мало ли что. Вы имейте, Сергей Степанович, в виду.
— Спасибо, дело хорошее.
— Что так? — спросил Уваров.
— Лучше так, чем так и сяк, — проговорил Лосев словно издалека.
Никто не принял его слов всерьез, показались они необдуманными, и сам Лосев вспомнил о них позже, когда жизнь его так неожиданно изменилась, хотя на самом деле ничего неожиданного в этом не было.
30
Однажды летом, возвращаясь с юга на машине вместе с приятелями, Бадин, сбросив скорость у поста ГАИ, увидел на указателе надпись «Лыков — 60 км» и стрелку влево. До свертыша он ехал медленно, припоминая, откуда он знает это название, а вспомнив, предложил заехать в Лыков. Молодые приятели его — бородатый реставратор и аспирантка-историк, услышав про картину Астахова, охотно согласились. Все они были поклонниками Астахова, к тому же вспомнили еще и статью в «Правде».