Шрифт:
Ботаник и зэк.
Один умелый сукин сын
Писать в тернете всех учил.
Пристал он к слову “беспридел”, -
Мол написавший не сумел
Запомнить, что не “и”, а “е”.
Ему в ответ бывалый зэк:
–Ты грамотей для своих лет!
А мне побольше лет и я
Неграмотен и жизнь моя
Прошла на нарах вся за-зря.
Филолог праздновать начал
И засмеялся аж – шакал!
А
А в тексте вот что взял сказать:
– Ты знаешь, я вот тут смеюсь:
Ну грамотен ты, ну и пусть.
А всё же сам ты рассуди:
Ты ведь за партами все дни,
А я в тюрьме,
И “беспредел” начиркать ровно не сумел.
Ботаник недумевает тут
И пишет следующую муть:
А смысл в вашем сообщеньи?
Вы сделайте ‘довлетворенье
И поясните “за него”.
Ботаник снова за живот,
А зэк ничуть не огорчась,
Добил ‘брозованную мразь.:
– Ну ты тупой, хоть ты учён.
Прости конечно – моветон …
Я в том лишь смысле дал совет,
Что Умен ты для своих лет,
Что учишь всех, – будь то хоть дед.
И если уж на то пошло -
Видал ли ты за жизнь то зло,
Что нарекают – беспредел?
Конечно нет, – твой ворот бел.
Ботаник тут же покраснел
И с злобой вновь в ответ запел:
–Вы правы, я ведь не сидел,
И знать не знаю мерзких дел.
Но к вашему стыду скажу,
Что написание блюжу
Не с совершенных даже лет, -
Со школы помню тот завет, -
Где через “о”, где через “а”, -
Ведь это лишь всего слова…
*
Так разошлись два гордеца, -
Один умел умно писать,
Второму некогда, ведь он
Не на бумаге “чтит закон”.
Свадьба.
Так как я какой-никакой литератор, то я мог бы составить нижеописанную историю по-классике, – дескать
Ушёл парнишка на войну,
Оставив ждать себя одну,
А та его не дождалась
И проводила время всласть…
Но я решил закрутить посложнее, ну и заодно поближе к современности.
По-классике тоже можно было бы начать так: «в городе N жила-была такая-то». Можно было бы назвать и город натуральным именем, – никакого секрета в том нет, – но зачем нам эти подробности?
В посёлке городского типа жила девочка-умница. Детство её прошло – вместо спортивных секций или кружков по рисованию с музыкой – в воскресной школе. Мать её была набожной, отец был почти интеллигент, братьев и сестёр не было. Как и почти все дети того посёлка, по достижении необходимого возраста она уехала учиться в большой город.
Вернее, город-то был и вовсе не большим, в который она уехала, но после её родины он ей казался гигантским, – как в плане масштабов территории, так и в плане всяких развлечений, то есть магазинов, кафе и прочей, так надоевшей жителям этого
Помимо соблазнов невинных, встретились ей соблазны и греховные. Первый курс учёбы она боролась с собой и таки сберегла честь. По приезду на лето к родителям все стали отмечать в ней перемены, и не к лучшему. Отмечали все, что язык её как-то нехорошо упростился, появилась какая-то дерзковатая интонация. Все списывали, разумеется, на «переходный возраст» эти вновь явившиеся пороки. Пороки так же проявились и в одежде и в краске на лице.
Если бы она хотела победить городской соблазн, то не вернулась бы больше в город и бросила бы учёбу. А так, она всё лето вспоминала разнообразных ребят, представляла как они доступны, и очень понимала, что утонет в этом море слабости, если снова окунётся в него, – знала, что не выйдет уже сухой во втором году, по возвращении домой.
*
Жил в том же городке, куда ездила учиться «умница», мальчик Миша, её ровесник. Характер его опишем вскользь: он был себе на уме, не хам, но и не паинька, человек видевший только свою выгоду с самых малых лет; впрочем, в вещах фундаментальных жизненных умел сохранять благородство и, кто знает, если бы ему представился случай совершить даже подвиг, например, прыгнуть на гранату в толпе, то он может быть даже прыгнул бы.
На третий год учёбы девочки, с которой мы начали повествование, она прославилась не только в училище, но чуть ни во всём городе среди своих ровесников, как абсолютно доступная красавица, как бы свихнувшаяся на почве беспорядочных сношений. Миша тоже рассматривал её как неплохой вариант, но никак не мог найти подхода к ней, – хотя подход и вовсе был не нужен, достаточно было найти её номер или сайт и написать прямо о своём желании, и она бы не отказала, – но Миша не знал, что иногда бывает так вот просто.
Ребята, Мишины знакомые, рассказывали среди прочих пикантных историй, одну из ряда вон. Как-то раз два друга пригласили её к себе поразвлечся. И вот, когда поразвлеклись, а вернее, когда уже заканчивали «развлечение», она вдруг начала исполнять такое, что им стало не по себе. В абсолютном неглиже ей хотелось становиться в позу мостика, – что она и пыталась делать, – это у неё получалось не самым лучшим образом и, – неизвестно, то ли оттого, что не получалось, то ли не от этого, – она при этом стала вопить каким-то мерзким надрывающимся голосом, похожим как хрюкает свинья и рычит зверь – одновременно. Слов никаких она этим голосом не произносила, а просто выражала какую-то дикую эмоцию. Что это была за эмоция – тоже было непонятно, – то ли ей было плохо, то ли хорошо.
История эта разошлась очень широко, а вскоре стали появляться и новые, – менее ошеломительные, но тоже странные. Господа студенты, проводившие с ней время, стали повествовать одни и те же «пьесы». «Пьесы» эти были так похожи одна на другую, так что некоторые слушавшие стали сомневаться, дескать это есть одна и та же сцена, а те, кто на самом деле не был с ней, но очень хотел бы, просто перевирает чужие слова. Но такое мнение было несправедливым, так как умница действительно стала как бы тренировать своего некого, живущего в ней зверя рычать и орать.