Картинки
Шрифт:
Гопник-трамвай, цокая, нос, как серую кепочку, лихо приподнимая на каждом стыке, обгоняет отставшую парочку. Кондуктор, кормящийся устным счетом, привычно суммирует головы.
Две, пять фонарных столбов, сорок метров, еще две плюс две и на полкорпуса впереди только одна, итого - семь, четности нет, непорядок.
Соображает.
– Ну что, герой, - спросил Алексей Караваев Алексея Петрова, - телка сама в руки идет?
Действительно.
Должен ли сорвавший легко, беззаботно летний бутон сочувствовать неудачнику, всю зиму ждавшему набухания невзрачных почек? По желобам длинных улиц, хрустя слежавшимися кристаллами, дыша
Иринка, Иришка - дарил имен колокольчики, чтобы вернулись болотным чмоканьем равнодушного "чао", и только?
Получается так.
– Ты понял, просто по-черному кинула.
Кинула? Но разве так уж и плохо, что ветрена и непостоянна? Если немного подумать, то это как раз и делает жизнь разнообразной и неутомительной. Нет, нет, очень полезное качество особи противоположного пола, ты просто как-то неверно шел на волну, товарищ, и потому не испил шипучего брюта гребня. Но все поправимо, не надо отчаиваться, фатализм удел астрономов, тезка. Обычный же невооруженный глаз, изъяны счастливые адаптации, аккомодации и аберрации, даны нам как раз для того, чтобы не расставаться с надеждой. В общем, я предлагаю попробовать.
– Ты что, рехнулся? Или, в самом деле собрался сказать, подруга, ты знаешь, сейчас Каравай к нам подвалит?
Зачем говорить, есть вещи, которые нет нужды портить несовершенством выразительных средств языка. Их следует делать молча.
– Петров! Комарова! Мы вас больше не ждем!
Ау! Бежим, ускоряемся, слева секундомер сердца, справа маятник бутыля. Вверх, туда, где над центральным быком коротышками толстых болтов сцепилось плечо правое с левым. А потом вниз, ух, догоним и налетим, потараним над зеленью отмелей того берега.
– Два дурака!
И это прекрасно, ветер в головах, свист, порхание, парение, беззаботность восходящих потоков и головокружительный штопор срыва. Теперь догоняйте вы! Света и Дима, адью, болид прошел между телами, соединенными слабым сплетением рук, сорри, Таня и Витя, крепче объятия, вас лихо обходят неизвестные игрек и икс справа и слева.
– Темп, Леха, темп, Караваев, у-у-у-у-у!
Ириша, мы первыми вступим на вермишель, ракушки и рожки молоденькой травки, жаль, что ботинки каши не просят, пище простой и вегетарианской не могут порадоваться тупоносые, пока мы дышим хвойным экстрактом, экологически чистым продуктом жизнедеятельности иголок и шишек. Дышим и пьем, облизывая и целуя скользкое горлышко, цедим теплые бусинки пузырьков. Тот, кто овладел раньше всех господствующей высотой, взобрался по крутому склону скалы, пожимая лапы всех встречных корней и веток, упав под сосну, имеет право отметить успех.
– Есть возражения?
– Нет!
Тогда повторим для закрепленья.
– Петров! Комарова! Слышите, нет? Хватит в прятки играть!
Молчать, конечно, не по-товарищески, но отозваться физически невозможно, все в деле, в работе и губыi, и языки. Даже глаза, но знаешь, ты зря закрываешь зеленые, девочка Ира. Валяясь на крыше мира, чтобы чуствовать себя небожителем, подобно Юпитеру пьющему и гуляющей Афродите надо смотреть. Зырить.
Вон за рекой, которую режет носом-ножом, по-справедливости делит весь день трудолюбивый белый кораблик, желто-красные этажи летнего города. Дома, словно стая собак, морды зарывших в пух тополей, дремлют на солнцепеке, и только ушки башенок, хвостики труб стоят привычно торчком.
– Боишься?
– Нисколечко.
А этого, едва слышного хруста? Лягушка - с места двумя ногами? Ужика послеобеденные потягушки? Но, что означает тогда топорик знакомого профиля, чудеса в решете колючих веточек и шершавых листочков ближайших кустов?
Если ресницы захлопают, я скажу, знаешь, мне стыдно быть жадным, разве могу я присвоить ветер и безраздельно владеть солнцем, а ты неужели побрезгуешь хмельной медовухой чувств лишь от того, что сменился бокал, ведь главное, если подумать, главное - содержимое.
– Лешка, мне здесь не нравится.
Стой. А, впрочем, давай, сегодня день кроссов и ориентирования на местности. Американские горки дряхлого песчаника и луна-парк юного растительного покрова. Какой аттракцион выбираешь? Колокольню в лесах деревянный трамплин на ветру или же частокол лыжной базы в гамаке паутин?
Чащу! Дебри! Потерянный азимут, крестик, пунктир.
– Ты зачем мне показывала язык?
– Я?
– Ты! Кто же еще? Безответственная, абсолютно несерьезная барышня.
А знаешь ли, большеглазая, что в июньской траве обитают наредкость коварные черненькие жучки, мелкие и ужасные переносчики клещевого энцефалита?
– Да быть этого просто не может!
Увы, угроза здоровью слишком серьезна, доктор просто обязан вас осмотреть самым тщательным образом. И не надо сопротивлятся, это в ваших же интересах, мадемуазель, поверьте. И еще, как охотовед охотоведу, дровосек дровесеку, позвольте заметить, здесь, перед лицом дикой природы, имеющей зубы, когти и длинные подвижные хоботки, в одиночку надеяться выжить глупо, наивно и даже смертельно опасно. Поэтому, пусть это будет ни к чему не обязывающей любезностью, но доктор, по правде сказать, также рассчитывает быть осмотренным.
– Серьезно? Тогда рискуешь остаться без пуговиц.
– Почему?
– Потому, что я их с наслажденьем откусываю!
Какая всобъемлющая тишина. Лопнули пружинки механических стрекоз, разъединились проводки электрических кузнецов, и даже моторчики игрушечного маломерного флота, словно свежей, сырой нахлебавшись воды, тарахтеть перестали там, внизу, на реке.
В чем смысл тепла и покоя, почему победную точку хочется сделать отрезком, лучом? На какой странице, десятой, двадцатой, если нанизывать и нанизывать линейки и клетки, не размыкая рук, не отрывая губ, веревочка игры легкомысленной станет удавкой, как утолить жажду и при этом не утонуть?
Эх, Каравай, что же ты бросил собрата, сукин ты кот? Ножки не тренировал, географией края родного не интересовался, в топологию заповедного бора вникать не хотел.
– Доброе утро, Ирина Ивановна. Имеется предложение дельное - добить закипающее вино.
Щедрый остаток жидкости, перенасыщенной окисью углерода, располовинить. Костяшки золотых булек откинуть, освежающей горечью наполнить рот, нос и пищевод.
– Леша, давай купим еще одну.
Замечательная идея. По серым плитам песчанника спустимся на исписанное каракулями трещин асфальтовое полотно дороги. Жаль, что арабский мы не понимаем. Зато в роще будем опять валять дурака под тополями на скользкой траве, если, конечно, кое-нибудь семейство в чащу не забралось, чтоб всей оравой терзать и мучить беззащитный воланчик.