Карты, деньги, две стрелы
Шрифт:
— Стойте. — Я потер рукой вспотевший лоб. — Какой лабиринт? Где?
— Здесь. — Мужчина неопределенно развел руками. — Мы с вами сейчас как раз в одном из его ответвлений. Еще отец нынешних хозяев засыпал проходы, обезопасив себя от ненужных гостей, однако…
— Однако для меня вы один из этих проходов открыли, да? — процедил я, понимая, что деваться некуда. Или Змеи получат своего единорога, или постараются, чтобы Цербер получил мою голову в как можно более сжатые сроки. Нет, убивать меня они, конечно, не станут. У них есть свой кодекс. Но
— Значит, договорились? — Гость удовлетворенно улыбнулся.
Ну да, они не только по губам читать умеют, но и по лицам тоже. А актер из меня всегда был посредственный. Я вымученно кивнул:
— Договорились.
— Вот и славно. — Змей набросил капюшон и встал. — Надеюсь, каждый из нас получит желаемое. И со своей стороны могу гарантировать — если вы достанете единорога, вашего «двойника» мы вручим вам тепленького, прямо в руки и с шелковым бантиком на шее.
— А бантик зачем?
— Чтобы рубить было легче, — хмыкнул он, берясь за ручку двери. — Удачи, капрал. Мы будем ждать вас у храма Вечного Змея, того, что наверху, столько, сколько потребуется. Главное, чтобы вы вернулись не с пустыми руками.
— Ну разумеется. А ловить эту зверюгу мне как раз голыми руками и придется? Я, если что, не бог весть какой наездник. Хоть бы инструкцию дали!
— Была бы — дали бы обязательно. — Змей ухмыльнулся. — Ну вот, к примеру, есть легенда, что единорог с невинными девушками ласковее котенка.
— Угу, — мрачно кивнул я. — Вот у меня знакомых девственниц аж полгорода!.. И каждая ждет не дождется, когда…
Я оборвал фразу, поняв, что разговариваю сам с собой. Змей исчез, даже воспоминаний не осталось.
Остались только лежащая на столе карта и осознание собственного бессилия. Какой лабиринт, какой Фирбоуэн, какие единороги? Я простой порубежник, а не имперский паладин.
Еще и девственниц им подавай!
— Пойду к Пемброуку, напьюсь напоследок, — тоскливо пробормотал я, заглянув в пустой графин из-под бражки. — Эх, госпожа, госпожа… не того вы себе спасителя выбрали!
Я поднялся. И тут же сел обратно. Девственницу, значит? А что, пожалуйста! Вон у меня в соседней комнате одна как раз в обнимку с Изюмчиком тяжелого похмелья дожидается. Из-под венца сбежала? Сбежала. Значит, невинна? Определенно. Дочь кнеса не того воспитания, чтобы до свадьбы честь терять… Ну, наш высокоградусный ужин не в счет. Это обстоятельства. И все равно ведь ничего не было!
Я довольно потер ладони, кинул в рот еще кусочек сыра и, покосившись на дрожащую от Изюмчикова храпа дверь, нахмурился. С девственницей я здорово придумал, конечно. Только где гарантия, что она сама на все согласится? Да, кнесна просила вывезти ее из Эгеса. Но это не значит, что она и дальше за мной побежит, как собачка на цепочке… И вполне возможно, что, поразмыслив, предпочтет постылого жениха сомнительному удовольствию шататься со мной сначала по каким-то лабиринтам, а после — по просторам враждебного государства. Заставить ее я не могу.
Могу
Но в конце концов, ведь я же пошел ей навстречу, не так ли?
ГЛАВА ПЯТАЯ
Матильда
Судя по храпу, раздающемуся рядом, Шемьен этой ночью опять напился как скотина и, вместо того чтобы лечь в своей спальне, не придумал ничего лучше, кроме как заползти в мою комнату.
Стоп. Но почему тогда я не чувствую запаха перегара и у меня так болит голова?! Как же у меня болит голова…
Да еще и пить хочется.
— Элуш, — жалобно протянула я. — Элуш!
Ох, моя ж голова…
Мне под нос подсунули кружку, чья-то ладонь мягко коснулась затылка:
— Выпейте, госпожа.
Это был рассол. Но, Зеленый Отец, такого вкусного рассола я не пила никогда! Такого вкусного, освежающего, такого спасительного…
Стоп. Голос — мужской. Принадлежит не Шемьену. И храп не стих.
Не открывая глаз, я медленно повела рукой по кровати, пытаясь сообразить, где я, с кем я и вообще как тут оказалась. Укололась обо что-то острое и, тихо зашипев, отдернула руку.
— Осторожней, госпожа. — Кто-то перехватил мою ладонь в воздухе. — И скажите спасибо, что у Изюмчика уже закончился яд на иглах.
Изюмчик.
Мертвый Эгес.
Капрал Иассир.
И я, расстегивающая пуговицы камзола и обнимающая его за шею…
О Мать Рассвета! Какой позор, Мать Рассвета, какой позор!
А самое обидное, я просто не помню, что было после того, как я повисла на шее у капрала. Я помню, как рассказывала Айдену — да, точно, его зовут Айден, — что прямо здесь и сейчас буду мстить… И я даже примерно помню, в чем должна была выражаться месть! Какой позор, Мать Рассвета, какой позор!
О Вечный Змей! Неужели я действительно рассказала офицеру о Шемьене, о его проигрыше?! Как я вообще могла так поступить?!
Правда, остается вопрос, как именно «так». Я ведь действительно не помню процесс отмщения Шемьену. Вот не помню, и все. Хотя судя по тому, как я, забыв о чести, вешалась на шею офицеру, отступить в последний момент я точно не могла. Да и он вряд ли бы мне отказал, если настоящий мужчина. Значит, что-то было. Тогда почему я этого не помню?!
Но, Мать Рассвета, какой же все-таки позор! Я, урожденная кнесна де Шасвар, — и веду себя как какая-то продажная женщина!
И еще дико болит голова.
За всеми этими размышлениями до меня не сразу дошло, что капрал что-то сказал про яд. Но когда я наконец это поняла… то распахнула глаза и, подскочив на кровати, скорчилась, прижав ладони к вискам. На миг мне показалось, будто в голове что-то взорвалось, как мука во время пожара на мельнице: перед глазами все закачалось, в ушах зашумело…
— Спокойно, госпожа, спокойно. — Мне под нос опять подсунули посудину. Обоняние подсказало — все ту же, с рассолом. — Выпейте еще, и вам полегчает.