Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию

Уайт Майкл

Позаимствовав представление о двойном ландшафте из теории литературы, я не утверждаю, что жизнь всего лишь текст. Но, как и многие другие, я убеждён, что можно провести параллели между структурой литературного произведения и структурой смыслопорождения в повседневной жизни. Понятия ландшафтов действий и сознания кажутся важными, имеющими прямое отношение к пониманию того, каким образом люди осмысляют собственную жизнь, как они создают свои личные истории и как идентичность людей конструируется в процессе повседневных действий. Более того, эти понятия представляются мне особенно важными для терапии. Я считаю, что терапия в первую очередь имеет дело с переформулированием, новым развитием личных историй (нарративов) и реконструкцией, преобразованием идентичности.

Тексты и терапевтическая практика

Между

структурой литературных произведений и структурой терапевтической практики могут быть проведены и дополнительные параллели. Авторы текстов привлекают внимание читателя к пробелам в сюжетной линии и побуждают читателя заполнить их усилием своего разума, воображения, привлекая свой жизненный опыт. В результате мы получаем развитие насыщенной истории. Терапевты, которые ставят во главу угла развитие богатой, насыщенной истории в своих беседах с людьми, желают то же самое. Они привлекают внимание людей к пробелам в сюжетах их жизней. Обычно эти бреши заключены в так называемых «подчинённых историях^[8] в жизни людей. Терапевты, стремящиеся создать контекст для насыщенного описания предпочитаемых людьми историй, побуждают их заполнить эти пробелы усилием собственного разума, воображения, привлекая собственный жизненный опыт. Они поступают также, как хорошие писатели, которые уделяют достаточно внимания расположению пробелов в тексте. Терапевты сосредотачиваются на том, чтобы простроить «систему опор» (scaffolding)^[9] в зоне пробелов, заботясь о том, чтобы пробелы не были слишком большими не превышали бы силы и возможности людей в их осмыслении и заполнении. При этом бреши не должны быть настолько малы, чтобы люди потеряли к ним интерес. Если это удаётся, то люди получают опыт хорошей работы в контексте терапевтических бесед и глубоко вовлекаются во многие прежде игнорируемые события своей жизни.

Понятия ландшафта действия и ландшафта сознания оказались просто бесценными для развития моей терапевтической практики. Они обеспечили основание для оттачивания и развития терапевтических бесед, способствующих насыщенному описанию истории, и дали возможность создать карту, которая позволила придать облик этим беседам и отслеживать их развитие. Терапевтические беседы способствуют богатому, подробному, насыщенному описанию и развитию альтернативных историй, следы которых всегда присутствуют в том, как люди рассказывают о своих переживаниях. По мере того как эти следы выявляются и «уплотняются»^[10], насыщаются деталями, становится всё более очевидным, что жизнь людей представляет собой множество сосуществующих одновременно историй^[11]. В настоящей главе я проиллюстрирую подобные беседы и дам комментарий о значимости понятий ландшафта действий и ландшафта сознания при проведении таких бесед.

Применяя эти понятия для терапевтической практики, я заменил термин «сознание» термином «идентичность». Я сделал это потому, что вокруг понятия «сознание», которое я использовал в своей работе, образовалась путаница. Иногда его понимали как осознание несправедливости, которую пережил человек. Иногда это понятие истолковывалось как некий механизм разума, используемый в ходе принятия решений; в иных случаях слово «сознание» понимали как осознанные действия по контрасту с действиями, которые были продуктами «бессознательного». Во избежание путаницы в этой главе я буду использовать выражение «ландшафт идентичности», признавая тем не менее, что термин «идентичность» представляет собой только часть того, что подразумевается под термином «сознание» при его использовании для анализа литературных текстов, равно как и только часть того, что можно было бы иметь в виду при его применении для понимания развития насыщенных историй в терапевтическом контексте.

Термин «ландшафт идентичности» оказывается полезным также и потому, что он подчёркивает значимость терапевтической задачи. Этот термин подчёркивает ни к чему другому не сводимый факт, что любое переформулирование, пересмотр историй жизни людей — это также переформулирование и преобразование идентичности. Осознание этого факта побуждает терапевтов к большей вовлеченности, к более полному и осознанному применению принципов профессиональной этики, связанных с признанием того, что психотерапевтическая практика воздействует на жизнь людей. Этот термин ведёт к большему осознанию нашей ответственности за все, что мы говорим и делаем во имя терапии.

Проводя параллели между структурой литературных текстов и структурой терапевтической

практики, я не утверждаю, что роль автора литературного произведения и роль терапевта в терапевтических беседах — одно и то же. Автор литературного произведения приглашает читателя включиться в сюжет, облик которому в фундаментальном смысле придаёт сам автор. Терапевты же не порождают сюжет, который развивается в терапевтической беседе. Хотя они могут быть знакомы с множеством историй о жизни (и это даёт им возможность привлечь внимание людей к каким-либо значимым событиям, выступающим за пределы доминирующих историй), они не являются авторами в том смысле, в каком мы можем говорить об авторе литературного произведения. Скорее, терапевты поддерживают голоса людей, обращающихся к ним за консультацией, и отдают им приоритет в придании смысла избранным событиям жизни, при интерпретации связи между этими событиями и значимыми темами жизни, при умозаключениях о том, что это говорит о ценностях и смыслах людей и о том, что данные события позволяют утверждать об идентичности этих людей — и других, упомянутых в их историях. В то время как авторы литературного произведения занимают центральную позицию в развитии сюжета, терапевт с неё смещён.

Подводя итог, можно сказать, что в терапевтических беседах, складывающихся под влиянием метафоры пересочинения, понятия ландшафта действия и ландшафта идентичности помогают терапевту выстроить контекст, в котором люди обретают возможность сводить воедино, организовать в сюжет множество пропущенных, оставшихся без внимания, но значимых событий их жизни и придать им смысл. Эти понятия побуждают терапевта поддерживать людей в их движении к новым выводам о собственной жизни, многие из которых будут противоречить существующим «дефицитарным» (сосредоточенным на нехватке и неправильности) заключениям, связанным с доминирующими историями и существенно ограничивавшим их жизнь.

Картирование бесед пересочинения с Лиамом и Пенни

На примере анализа беседы с Лиамом и Пенни я проиллюстрирую применение понятий ландшафта действия и ландшафта идентичности в терапевтической практике. Разбор сопровождается диаграммами, которые отображают, как разворачивается терапевтическая беседа на карте пересочинения. Карта пересочинения состоит из двух горизонтальных линий, одна из которых — линия времени — это ландшафт действия, а вторая — ландшафт идентичности (сознания).

М. (рис. 2.1): Лиам, больше беспокоился за вас, чем за себя. Как вам кажется, о чём это свидетельствует? Можем ли мы, исходя из этого, понять, что для Лиама важно в жизни, что для него особенно ценно?

Слова и выражения, каким-то образом противоречащие доминирующим темам, обеспечивают подсказки, «точки входа» в альтернативные истории жизни людей. Переживание тщетности собственного бытия и отказ от действия были доминирующими в рассказе Лиама о его жизни, но, несмотря на это, Лиам выразил сильное беспокойство о маме. Я сначала отреагировал на это противоречие вопросами, которые помогли более подробно охарактеризовать его беспокойство. После этого я задал вопрос, который побудил Пенни задуматься о том, что беспокоит Лиама, и озвучить, что для него, возможно, важно в жизни. Это был вопрос, переводящий фокус внимания на ландшафт идентичности.

М. (рис. 2.2): Может быть, вы могли бы рассказать какие-нибудь истории о Лиаме, о его поступках, которые свидетельствовали бы о том, что для него было важным, ценным? Что-то, что помогло бы мне понять, как вам удаётся узнать это?

Пенни подтвердила, что слова Лиама о его беспокойстве за неё отражали высокую ценность, которую он придавал жизни Пенни; её он считал драгоценной. Этот рассказ о том, что Лиам считает ценным, может считаться выводом об идентичности. В ответ на это я попросил Пенни рассказать историю о поступках Лиама, которые отражали бы этот вывод. Это был вопрос, переводящий на ландшафт действия, потому что он вызвал к жизни рассказ о конкретных событиях из прошлого Лиама, который проиллюстрировал вывод о том, что Лиам считает в жизни важным.