Карты печали

Йолен Джейн

– Да, хочу, Доктор З.

– Во-первых, перестань так романтично относиться к этим культурам. Они – просто – культуры. Не хуже и не лучше, чем та, в которой вырос ты, просто другие. А иногда такие же. Запомни – аналоги! Во-вторых, научись думать раньше, чем говоришь, а это значит, что нужно свести свое затянувшееся подростковое чириканье до приемлемого минимума. И третье: делай свое дело, и пусть другие делают свое. – Она повернулась к Хопфнеру. – Труднее всего будет убедить этого принца, Б'оремоса принять нашу Чашу Сна вместо их чаши. Это чисто антропологическая проблема,

поэтому вы со своими советниками можете отправляться чистить оружие, или чем вы там еще занимаетесь перед сном. Дайте мне возможность со своими людьми разработать окончательный план.

Конечно, Хопфнер на это не согласился, и поэтому мы все восьмеро приступили к обсуждению, которое затянулось далеко за полночь. Но к концу стало ясно, что как бы ни была сердита Доктор З. за то, что произошло – что я натворил – следующее решение она приняла легко, а именно, как исправить положение тщательно продуманным спектаклем. Я думаю, она даже с нетерпением ждала своей собственной «смерти».

– К твоему сведению, Аарон, у всех антропологов чрезвычайно высокий рейтинг по умению играть роли, судя по Тесту Мориджи-Ковилля. Я подозреваю, что лучшие актеры в известной нам вселенной – антропологи.

– Спасибо, сэр. Принимаю это как комплимент.

– Я не уверен, что собирался сделать комплимент, но принимай это, как угодно. Только продолжай.

– Мы поспали в лучшем случае несколько часов и были разбужены будильником, призывавшим нас к завтраку, и запахом свежего кофе, доносившимся из вентиляторов.

За столом Доктор З. пожаловалась:

– Единственная проблема, когда играешь роль Белоснежки, заключается в том, что Эн-Джимнбо не разрешает мне ни есть, ни пить сегодня утром. И вот неожиданно я умираю от голода. Представьте, как можно разыграть сцену смерти, когда урчат кишки. – Она протянула руку к кусочку белкового пирожного, но Эн-Джимнбо шлепнул ее по руке.

– Все и так будет достаточно сложно, не хватало еще, чтоб вы усложнили дело своим аппетитом, З., – сказал он. – Будьте хорошей девочкой.

– Нельзя даже лизнуть немного глазури?

– Даже.

Она громко вздохнула, и мы все засмеялись немного нервным смехом. При этом она оглядела всех и подмигнула мне.

– Разыграем испуг, ребята? – спросила она, добавив что-то непонятное, намек, который никто из нас не понял, но она рассмеялась. – Ладно, у нас есть амбар, давайте разыграем в нем спектакль.

Потом она встала. На ней было другое просторное платье, тоже из джонга. Шелк, одолженный ей Королевой, она отложила. На этот раз платье было темно-зеленое, а на спине была вышита огромная морская волна, устрашающая, с белым гребнем наверху. Волосы она заплела в косы, и седые пряди перевивали их, как ленты. Когда она стояла, разведя руки в стороны, она выглядела великолепно, как древняя гавайская королева, одна из тех, чье благородство измерялось шириной ее талии.

Мы решили снова надеть свои дорожные костюмы, чтобы всем выглядеть одинаково, только шары-шлемы мы оставили на корабле. Ну и зрелище мы представляли: первой спустилась по серебряным ступеням Доктор З. в зеленом раздувающемся балахоне, а позади нее семь неуклюжих слуг в серебряной

одежде.

Мы шагали в ногу под звуки моей гитары, что не так легко сделать, учитывая вес дорожных костюмов. Хопфнер и два его помощника-мужчины вышли последними, они несли гамак и подставку для него.

Б'оремос встретил нас у подножия лестницы и приветствовал, наклонив голову. Лучницы, пришедшие с ним, тоже склонили головы. Но Линни, которую я сначала не заметил, потому что она стояла сбоку, не шевельнулась. В руках у нее была изящно выграненная каменная Чаша.

Приди, сладкая Смерть, подумал я пробежавшей у меня в мозгу строчкой из старой песни. Я подошел к ней, по дороге закинув гитару за спину.

– Собственная Чаша Королевы. – Она говорила так тихо, что я еле расслышал, что она сказала. Она протянула Чашу мне и я увидел, что у нее дрожат руки.

Я взял ее руки в свои, чтобы прекратить хоть на время дрожь, и она заглянула мне в глаза. Глаза у нее были золотые, но не цвета чистого янтаря, как у Б'оремоса или Королевы. Скорее в них были крапинки золота потемнее, а по краю радужной оболочки были кружки более темного цвета.

– Для вашей Королевы, – сказала она.

– У нас нет королев.

– И у вас нет плукенны или ладанны, а есть что-то другое. И вы не скорбите, – сказала она мне так тихо, что никто больше не слышал. – Поэтому – я думаю, что ваша Королева не должна принимать эту Чашу. – Она быстро отвела глаза. То, что она произнесла, было величайшей ересью.

Я прикусил губу и поторопился убедить ее, остановить наплыв засорения, которое затопило ее.

– Не бойся, Линни. Поверь мне, все будет хорошо. Наша… Доктор З. охотно принимает эту Чашу.

– Тогда я скорблю по ней, по вашей не-Королеве, – сказала Линни, все еще глядя себе под ноги, – по Дот'дер'це. Я буду оплакивать ее, как свою собственную.

Я улыбнулся, глядя на ее опущенную головку, потом вовремя вспомнил о ритуале: «Пусть строчки твоих погребальных песен будут долгими».

– Пусть смерть ее будет быстрой.

Пока мы с Линни разговаривали, держась за руки, Доктор З. разыгрывала с Б'оремосом другой сценарий. Она взяла у него из рук свое платье с драконом на спине и королевским жестом передала его Пауле. Затем она сказала ему, что хоть она ценит люминовые орешки Королевы, в ее мире есть вещество получше для королевы – она показала жестом на свою фигуру – ее комплекции.

Б'оремос выслушал это, склонив голову набок, потом кивнул.

Доктор З. подала знак, и Эн-Джимнбо вынес большую стеклянную мензурку. Нанесенные на нее красные рисочки и цифры блестели на солнце, а пол-литра яблочного сока с морфием пропускали, как призма, солнечные лучи и отбрасывали радугу на стенки корабля.

Доктор З. высоко подняла мензурку и звонко, отчетливо продекламировала замечательную смесь из старой поэзии Земли. Такая поэзия была в стиле джонга.

Если спросите – откудаВ Мордоре есть Властелин? —То не лепо будет бяшеть,В глуще рымит исполин!