Карты в зеркале
Шрифт:
— Что это вы себе позволяете, черт побери? Даже теперь вы пытаетесь бунтовать? Корчите из себя героя?
— Нет.
— Неудивительно, что нам пришлось убивать вас восемь раз.
— Мне очень жаль. Видит небо, мне очень жаль.
— Я просил, чтобы меня перевели с этой работы. Очевидно, я не в состоянии сломать вас.
— Сломать меня! Можно подумать, мне не хочется, чтобы меня сломали!
— Вы нам слишком дорого обходитесь. Раскаяния преступников в своих заблуждениях приносят определенную выгоду. Но вы обходитесь нам слишком дорого. Сейчас соотношение «затраты-выгода»
— У меня есть один способ сэкономить вам деньги.
— У меня тоже. Убедите эту чертову публику!
— Когда будете убивать меня в очередной раз, не надевайте мне шлем.
Прокурор, казалось, вконец шокирован.
— Это был бы конец. Смертная казнь. У нас гуманное правительство. Мы никогда никого не убиваем навсегда.
Ему выстрелили в живот, он истек кровью и умер. Его сбросили с утеса в море, и его съела акула. Его повесили вверх ногами, чтобы голова как раз погружалась в воду, и, когда он устал поднимать голову, он утонул. Однако на протяжении всех этих испытаний Джерри все больше и больше приучал организм к боли. Разум его наконец усвоил, что ни одна из этих смертей не является постоянной. И теперь, когда наступал момент смерти, по-прежнему ужасный, Джерри переносил его лучше. Он уже не так голосил и умирал с большим спокойствием. Он даже научился ускорять сам процесс: намеренно вбивая в легкие побольше воды, намеренно извиваясь, чтобы привлечь акулу. Когда охранники приказали забить его до смерти ногами, он до последнего вопил: «Сильней!»
Наконец, когда провели телепробу, он с пылом и страстностью заявил аудитории, что русское правительство — это самая ужасная империя, которую когда-либо знал мир. На этот раз русские сумели удержать власть — нет внешнего мира, откуда могут прийти варвары. Прибегнув к соблазну, они заставили самый свободный народ в мире полюбить рабство. Слова шли от сердца — он презирал русских и дорожил воспоминаниями о том, что некогда, пусть очень давно, в Америке были свобода, закон и даже какая-никакая, но справедливость.
Прокурор вернулся в комнату с мертвенно-бледным лицом.
— Ублюдок, — выдохнул он.
— О-о. Вы хотите сказать, на этот раз попалась честная публика.
— Сто верноподданически настроенных граждан. И вы разложили всех, кроме трех.
— Разложил?!
— Убедили их.
Наступило молчание. Прокурор уткнулся лицом в ладони.
— Вы потеряли работу? — спросил Джерри.
— Разумеется.
— Мне жаль. Вы хорошо ее выполняли.
Прокурор посмотрел на него с отвращением.
— На этой работе еще никто не срывался. А мне никогда не приходилось умерщвлять дважды. Вы же умерли с десяток раз, Кроув. Вы привыкли к смерти.
— Я этого не хотел.
— Как вам это удалось?
— Не знаю.
— И что вы за животное, Кроув? Неужто вы не можете придумать какую-нибудь ложь и поверить в нее?
Кроув усмехнулся. В былые дни в данной ситуации бы громко рассмеялся. Не важно, привык он к смерти или нет, но у него остались шрамы, и ему уже никогда громко не рассмеяться.
— Такая уж
Дверь отворилась, вошел весьма важный с виду человек в военной форме, увешанный медалями. За ним четыре солдата. Прокурор вздохнул и встал.
— До свиданья, Кроув.
— До свиданья, — попрощался Джерри.
— Вы очень сильный человек.
— Вы тоже, — сказал Джерри.
И прокурор ушел.
На этот раз солдаты увезли Джерри из тюрьмы в совершенно иное место. Во Флориду, на мыс Канаверал, где размешался большой комплекс зданий. До Джерри дошло, что его отправляют в изгнание.
— Каково оно? — спросил он технического работника, который готовил его к полету.
— Кто знает? — вопросом ответил техник. — Никто ведь оттуда еще не возвращался…
— После того, как самек перестанет действовать, будут у меня проблемы с пробуждением?
— Здесь, на земле, в лаборатории — нет. А там, в космосе — кто его знает?
— Но, вы полагаете, мы будем жить?
— Мы отправляем вас на планеты, которые по всем параметрам должны быть обитаемы. Если нет — весьма сожалею. Тут вы рискуете. Худшее, что с вами может случиться, это смерть.
— И это… все? — пробормотал Джерри.
— Ну ложитесь и дайте мне записать ваши мысли.
Джерри лег, и шлем — в который уже раз — записал мысли. Тут, разумеется, ничего нельзя было поделать: когда осознаешь, что твои мысли записываются, обнаружил Джерри, просто невозможно не пытаться думать о чем-то важном. Как будто играешь на сцене. Только на этот раз публика будет представлена одним-единственным человеком — самим собой, когда ты проснешься.
Но он подумал вот о чем: и этот, и другие звездолеты, которые будут или уже отправлены колонизировать миры-тюрьмы, не так уж и безопасно для русских. Правда, заключенные, отправленные на этих гулаг-кораблях, будут находиться вдали от земли много веков, прежде чем совершат посадку, а многие из них наверняка не выживут. И все же…
Я выживу, подумал Джерри, когда шлем подхватил импульсы его мозга и стал заносить их на пленку. Там, в космосе, русские создают своих собственных варваров. Я стану Аттилой, царем гуннов. Мой сын станет Магометом. Мой внук станет Чингисханом.
Один из нас когда-нибудь разграбит Рим.
Тут ему ввели самек, и тот разлился по телу Джерри, забирая с собой его сознание, и Джерри с ужасом узнавания понял, что это смерть, но смерть, которую можно только приветствовать, и он не возражал против нее. На этот раз, когда проснется, он будет свободным.
Он напевал себе под нос, пока не забыл, как напевать. Его тело вместе с сотнями других тел положили на звездолет и вытолкнули в космос.
Пой и хлопай в ладоши
Перевод И. Иванова
На экране телевизора калека, размахивая бумагой, орал женщине, что та не имеет права от него убегать.
— Я — лицензированный насильник! — кричал он. — Беги помедленней! Ты обязана уважать права инвалидов!