Карты
Шрифт:
Признаюсь, что в десять или одиннадцать лет такие фундаментальные проблемы еще не волновали меня и эти изначальные взаимосвязи еще не были сформулированы в моем сознании. В детстве меня заботили немногие мысли, и ничто не предвещало, что в один прекрасный день, когда я оглянусь из будущего назад и вспомню свое раннее увлечение картами и географией, эти мысли вернутся ко мне.
Так же, как генералу при составлении плана военных операций или для ведения боя, необходимы карты, так и писатель нуждается в них для своих романов и рассказов, даже если они существуют только в его памяти или воображении. Но вернее всего — вычертить эти карты самому, черным по белому, а еще лучше — в красках (если есть сноровка, желание и терпение), ибо они могут стать
Для своего романа «Ностромо» Джозеф Конрад вычертил карты Костагуаны. Читая его романы «Победа» и «Лорд Джим», чувствуешь, что он писал их опять-таки, пользуясь картами — возможно, срисовывая их с карт Адмиралтейства, так хорошо ему знакомых. Можно с уверенностью предположить, что Джеймс Джойс [4] имел под рукой план Дублина, который помог ему разработать один или два сюжетных хода для «Улисса».
Ты можешь держать эти карты в голове, либо, чтобы реально воплотить какой-то вымышленный уголок страны, видимый поначалу лишь смутно, ты четко изображаешь его на листе бумаги. Тогда в твоем повествовании не будет, по крайней мере, географических ошибок. Именно так я поступил при работе над моими романами «Генерал» и «Путешествие в Нигилон», хотя в этих случаях такой прием вполне понятен, так как действие обеих книг развертывается в несуществующих странах, и потому каждая нуждалась хотя бы в каком-либо элементарном картографическом костяке.
4
Ирландский писатель (1882–1941).
При работе над моими ноттингемскими романами и рассказами, составляющими большую часть всего написанного мною, я всегда пользовался планом города, а, кроме того, однодюймовой картой его западных и северных окрестностей. Для описания этих мест, мне в сущности не обязательно пользоваться планом или картой, ибо я знаю и всегда буду знать все тамошние закоулки и щели, каждую яму и угол, но все же точность никогда не мешает.
Другая функция этих карт состоит для меня в том, что в поисках фамилии для какого-нибудь персонажа (а ведь нужно выбрать что-то подходящее) я углубляюсь в изучение однодюймовой карты (не обязательно той самой местности, где родился данный герой) и выбираю фамилию по названию деревни или фермы, ручья или возвышенности, или какой-либо другой запоминающейся детали. Может показаться, что это как бы «прикрепляет» человека к месту его жительства, однако географические названия в Англии столь однообразны, что при выборе имен я предпочитаю пользоваться звукоподражаниями, а не давать «географический ключ» к персонажу. Важнее всего ясно понимать, что ты делаешь: ты должен работать осмысленно, быть точным, четким и экономным — так же, как если бы ты составлял карту.
С четырнадцати лет мое отношение к картам приняло более практическую форму. Шла война, и я вступил в организацию, занимавшуюся допризывной подготовкой юношей для службы в Королевских военно-воздушных силах. Не удивительно, что я хотел стать штурманом, а не, скажем, пилотом или стрелком. Поэтому все свободное время я отдавал изучению искусства аэронавигации, включавшего в качестве составных частей счисление пути, чтение карт и схем, метеорологию и радиосвязь.
Я был уже настолько осведомлен в большинстве этих вопросов, что через год сдал все испытания. Почти все я постиг благодаря самостоятельной работе, а дополнительное обучение, которое я проходил, было для меня своеобразным повышением моего образовательного уровня, и все это в момент, когда я, казалось бы, должен был всецело посвятить себя работе на заводе и круглый год не брать в руки ни перо, ни книгу.
Во время тренировочных полетов я получил доступ к топографическим картам. Так, пятнадцати лет от роду я впервые увидел землю, расстилавшуюся
Помню это ошеломляющее впечатление — словно у меня самого выросли крылья, — когда двухмоторный, построенный из фанеры и алюминия биплан «де Хэвиленд Домини» с одиннадцатью курсантами на борту, попрыгав по травянистой взлетной полосе и, оторвавшись от нее, стал медленно набирать высоту. Он пересек реку Трент, и в первый раз в жизни я увидел Ноттингем сверху. Я мог разглядывать его неторопливо и обстоятельно — наш самолет шел немногим быстрее 100 миль в час.
Приступив к работе над первым из моих опубликованных романов, я вспомнил свой первый полет, ибо я писал за тысячу миль от улиц, где происходили описываемые события, и с удаления в несколько лет — что, как я полагаю, позволяло мне видеть все с большей ясностью. Для писателя чувство места связано также и с чувством расстояния. Он должен смотреть на вещи не только через увеличительное стекло, но также и с небесных высот.
Интерес к картам, навигации и географии сохранился у меня и поныне и ставит передо мной множество вопросов. Несомненно, что за литературным фасадом каждого писателя скрывается еще какое-то ремесло или профессия, и они выступают на передний план, если этот автор не преуспел в сочинительстве. И в самом деле, многие писатели на первых этапах своего жизненного пути занимались определенной профессией, а иногда, уже став литераторами, еще долго не расставались с ней.
Но почему же все-таки география или картография? Что за волшебство заключено в них для меня? Почему я еще ребенком учился читать карту так же, как читать роман? И почему, очутившись в юном возрасте в госпитале, я предпринял первую добросовестную попытку составлять карты одновременно с первой серьезной попыткой написать роман?
В начале всего была карта, и вероятно, я смотрел на нее столь пристально в надежде, что она подскажет мне, куда идти, и уведет меня оттуда, где я находился и не хотел оставаться. Своей географической целостностью карта подсказала мне, что есть места, куда стоит отправиться, откуда можно оглянуться на себя самого и на место, где ты появился на свет. В те времена раннего детства мне нужна была картина будущего как доказательство того, что и оно, это будущее, и я должны существовать пусть хотя бы на ландшафте, нанесенном на плоский лист бумаги.
И еще я желал, чтобы все было аккуратно и чисто. Такова еще одна добродетель, свойственная художнику, хотя в обычном мужчине это часто считается недостатком. Вычерчивая карты, я желал подчинить себе местность, где хотел бы жить, — даже нейтрализовать тектонические сдвиги прошлого и будущего. Я постоянно стремился втиснуть свой дух в ту или иную схему. Или назовем это «искусством особого рода». Его суть в том, чтобы зафиксировать динамичные линии быстротечного движения на бумаге, и тогда, запечатленные на ней, они становятся отчетливо видимыми и понятными для других людей именно как динамичные линии движения.
Конечно, мы не можем подчинить себе ландшафт или земную кору, однако смысл хорошей карты как раз в том и состоит, что она, хотя бы на какое-то время устраняет неопределенность. Я говорю «на какое-то время», потому что землетрясение, или война, или прогресс могут в любой момент все начисто изменить. Западные фьорды на южном побережье Чили вообще невозможно нанести на карту. Но ведь в картографии нет места вечности, будь то картография земли, или сердца, или самой человеческой жизни.