Карусель
Шрифт:
Миссис Толливер сдалась с явным облегчением.
— Я не буду возражать: ваше предложение очень упрощает мою ситуацию.
— Вы будете еще разговаривать с вашим зятем?
— Да, я сказала, что позвоню ему сегодня вечером. Вчера мы оба были слишком эмоциональны. Я думаю, что он поневоле много выпил. Я не виню его за это, но ни от кого из нас не было толку.
— В таком случае вы можете ему сказать, что Шарлотта поживет пока в Холли-коттедже. И скажите ему, что в свою школу она не вернется. Может быть, мы сможем устроить ее
— Да-да, я это сделаю.
— Тогда решено. — Феба встала. — Мы уже договаривались, что Шарлотта прибудет в Холли-коттедж сегодня утром. Пруденс повезет ее на пикник. Соберите ее вещи, и пусть она приезжает вместе с ними. Только не говорите ей ничего про ее мать.
— Но ей все равно придется сказать.
— Вы ее бабушка, вы ей очень близки и слишком втянуты в эту ситуацию. Лучше уж я ей скажу.
На секунду мне показалось, что миссис Толливер хочет возразить. Она открыла было рот, но встретилась с Фебой взглядом и промолчала.
— Хорошо, Феба.
— Для всех нас будет лучше, если с ней поговорю я.
Обратно мы ползли с той же черепашьей скоростью. По подъездному пути к Уайт-Лодж, через ворота, мимо дубовой рощи. Когда мы завернули за угол у церкви, дорога к дому стала уходить от нас вниз и нашему взору открылось голубое озеро залива, на котором сверкали блики солнечных лучей.
— Пруденс, останови на минутку машину.
Я подогнала машину к обочине, остановилась и выключила двигатель. Некоторое время мы сидели словно два бесцельных туриста, глядя на знакомый пейзаж так, будто мы еще никогда его не видели. На дальнем берегу в теплом утреннем воздухе дремали пологие холмы, перемежавшиеся небольшими полями. Красный трактор, казавшийся на таком расстоянии игрушечным, вспахивал землю, а вслед за ним тянулась стая крикливых белых чаек.
В конце дороги, на подветренной стороне берега нас ждал Холли-коттедж, скрытый за гребнем холма и мирно покоившийся в тени. Но здесь, на краю склона, морские бризы никогда не утихали. Сейчас небольшой ветерок приглаживал траву в кюветах по обе стороны дороги и срывал первые листья с верхушек деревьев, обрамлявших старый церковный двор.
— Такая мирная картина, — сказала Феба, и ее слова прозвучали так, словно она думала вслух, — кажется, что здесь, на краю света, ты в безопасности. Я так думала, когда приехала сюда впервые, чтобы поселиться здесь вместе с Чипсом. Я думала, что от всего сбежала. Но от реальности не сбежишь. Жестокость, равнодушие, эгоизм.
— Но все это — свойства человеческой натуры, а люди есть повсюду.
— И они все губят. — Феба на мгновение задумалась об этом, а затем произнесла уже другим тоном: — Бедная женщина.
— Миссис Толливер? Да, мне тоже ее жаль. И все же я не понимаю, почему она решила рассказать все именно тебе.
— Ну, моя милая, это как раз не удивительно. Она знает, что я старая греховодница. Она никогда не забудет о
— Я тоже об этом подумала. Но ты была великолепна. Ты всегда великолепна, но сегодня ты была еще великолепнее, чем обычно.
— Не могу об этом судить.
— Я только надеюсь, что ты не слишком много на себя взвалила. Предположим, Лесли Коллиз действительно откажется от Шарлотты, ведь тогда она останется у тебя навсегда.
— Я не против.
— Но, Феба… — я запнулась, потому что человеку, которого любишь, нельзя сказать, что он слишком стар, даже если это правда.
— Ты думаешь, я слишком стара?
— Дело не только в этом. Ты тоже живешь своей жизнью, как и миссис Толливер. Почему именно ты должна приносить все в жертву? И давай называть вещи своими именами: мы все стареем. Даже я старею…
— Мне шестьдесят три. Если я проживу еще десять лет, мне будет всего семьдесят три. Я все еще буду молодой женщиной по меркам Пикассо или Артура Рубинштейна.
— При чем тут они?
— А к тому времени Шарлотте уже будет двадцать и она сможет сама о себе позаботиться. Я действительно не вижу в этом большой проблемы.
Ветровое стекло «фольксвагена» было грязным. Я нашла в машине ветошь и принялась беспорядочно его протирать.
— Пока я делала кофе на кухне, она ничего не говорила про Дэниела?
— Ничего.
— И ты ей ничего не сказала?
— Избави бог.
Я размазала грязь по стеклу, сделав едва ли не хуже, чем было. Пришлось сунуть тряпку на место.
— Как тебе известно, он сегодня приедет сюда, чтобы ехать с нами на пикник. Я предлагала забрать его на машине, но он сказал, что доберется своим ходом.
— Ну, это все равно.
Я взглянула на нее:
— Ты собираешься рассказать ему обо всем этом?
— Конечно, я ему расскажу. Расскажу все, как есть. Две головы хорошо, а три — лучше. И я страшно устала от всех этих секретов. Может быть, если бы у нас не было друг от друга секретов, ничего бы этого не произошло.
— Ох, Феба, вряд ли.
— Может быть, ты и права. Но давайте будем, наконец, искренни и откровенны, и тогда нам станет ясно, что к чему. К тому же Дэниел имеет право знать.
— Что, по-твоему, он будет делать?
— Делать? — Феба тупо уставилась на меня. — Почему он должен что-то делать?
— Он отец Шарлотты.
— Отец Шарлотты — Лесли Коллиз.
То же самое я говорила Дэниелу, сидя рядом с ним у бутафорского огня, пытаясь быть прозаичной и здравомыслящей и утешая его. Но теперь дела обстояли иначе.
— Возможно, он и не несет ответственности, — заметила я, — но это не значит, что он не будет ее ощущать.