Карусели над городом (журнальная версия)
Шрифт:
Вздрогнув, Алексей Палыч обернулся. За его спиной стоял Борис Куликов.
— Ты что подкрадываешься? — спросил Алексей Палыч, перекладывая портфель из взмокшей правой руки во взмокшую левую. — Разве нельзя ходить нормально?
— Я не нарочно, — шепотом сказал Куликов, — просто у меня так вышло.
— А почему ты говоришь шепотом? — вполголоса спросил Алексей Палыч. — Что-нибудь случилось?
— Ничего, — вполголоса сказал Куликов. — А разве я шепотом?
— Да, шепотом, — ответил Алексей Палыч. — Идем отсюда. Туда сейчас нельзя — по школе ходит
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
После второго, о котором мы еще ничего не знаем
Если от школы подняться наверх по небольшой улочке, то, перепрыгнув через две-три канавы, выкопанных водопроводчиками, и через три-четыре, выкопанных телефонщиками, и, обойдя пять-шесть ям, вырытых электриками, можно выйти на вершину холма.
Оскользнувшись на краю предпоследней ямы, Алексей Палыч измазал брючину, вполголоса чертыхнулся и даже сплюнул от огорчения.
— Этого мне никогда не понять, — сказал он. — Едва один свою канаву зароет, другой тут же начинает копать рядом. Можно подумать, что они воюют.
Спустившись по другому склону холма, они вошли в небольшой лесок.
— Никого нет, кажется, — сказал Алексей Палыч, оглядываясь вокруг.
— Никого, — подтвердил Куликов. — Серега не в счет.
— А где он? — опасливо спросил Алексей Палыч. — Я бы не хотел, чтобы он нас услышал. Не маленький уже — поймет.
— А вон там, — сказал Куликов.
В зависимости от настроения
Серега был то шпионом, то автоматчиком.
Из-за сосны, стоявшей метрах в двадцати от них, высовывались ухо, полщеки и настороженный глаз. Это семилетний брат Бориса, Серега, продолжал свою нескончаемую игру. В зависимости от настроения Серега был то шпионом, то автоматчиком. Если в понедельник, допустим, Серега выслеживал родных и знакомых, то во вторник, притаившись, он расстреливал их из автомата. Делал он это совершенно бескорыстно и с удовольствием; он играл по каким-то своим, особенным правилам и действовал всегда в одиночку. Сегодня Серега был, кажется, шпионом.
— От самой школы за нами шел, — сказал Борис.
— А что ему нужно?
— Ничего. Шпионит…
— Думаешь, он что-нибудь подозревает?
— Он всех подозревает.
— Лучше бы он нас не слышал, — повторил Алексей Палыч.
Борис поднял с земли гнилой сук, подкинул его в руке. Ухо, полщеки и глаз исчезли. Сук ударился о сосну, разлетелся на куски.
— В обход пошел, — заметил Борис. — Давайте выйдем на полянку, там он к нам не подберется.
На полянке они присели на поваленное дерево.
— Борис, — сказал Алексей Палыч, — я, кажется, попался. Вчера, когда мы ужинали…
Вчера, когда в доме Мухиных ужинали, за столом собралась вся семья: Анна Максимовна еще не ушла на дежурство, Алексей Палыч уже пришел из школы, дочь Татьяна успела вернуться из города, а летчик Саша был отпущен сразу после работы, как и все нормальные люди.
Анна Максимовна была в плохом настроении: Андрюша сегодня капризничал, днем не спал, и она не успела сбегать в магазин, до которого было двести метров.
— Разносолов не будет, — предупредила Анна Максимовна. — Ешьте, что дают.
На эту реплику никто не ответил. Алексей Палыч, как человек, чувствующий за собой вину, старался быть незаметней; дочка, понимавшая, что мать чем-то раздражена, молчала. Летчик Саша был вообще молчалив от природы.
Но сегодня Анне Максимовне очень хотелось, чтобы ей возразили.
— Ну, что же молчите? — спросила она. — Рассказал бы хоть кто-нибудь, как день у вас прошел.
На это предложение тоже никто не откликнулся.
— Татьяна?
— Мам, ну что у меня может быть нового? Лекции… скоро зачеты…
— Алексей?
У Алексея Палыча новости были — такие новости, что о них не то что говорить, а даже думать не хотелось.
— У меня, Аня, ничего, все по-старому.
Анна Максимовна взглянула было на Сашу,
но тут же безнадежно махнула рукой.
— Выходит, у меня одной новости, — сказала она. — У нас в доме завелись мыши. Довольно странные мыши. А может быть, крысы. Правда, я еще не встречала таких крыс. Продукты едят вместе с жестянками.
При слове «продукты» Алексей Палыч слегка похолодел.
— А что случилось? — спросила Татьяна.
— Сама понять не могу, — сказала Анна Максимовна. — Сегодня полезла на полку в прихожей, хотела Андрюшке баночку яблочного сока открыть. Смотрю, как будто чего-то не хватает. Стала считать — не хватает двух пачек «Малыша», двух баночек сока и пачки рисовомолочной смеси.
За столом снова установилось молчание. Летчик Саша, несмотря на природную скромность, обладал воображением. Он представил себе, как ночью под одеялом жуёт рисово-молочную смесь, и покраснел. Алексей Палыч тоже покраснел, но совсем по другой причине.
— Ну ладно, мыши, — продолжала Анна Максимовна. — Но баночки-то стеклянные, с железной крышкой. Их не то что мышь, собака не унесет.
— Может быть, ты скормила и забыла? — предположила Татьяна.
— Как же я могу забыть? — возмутилась Анна Максимовна. — Разве я не помню, сколько заплатила? Два двадцать пять, три раза по шестьдесят четыре, рубль семьдесят семь и сосиски по два шестьдесят. Восемь тридцать четыре! Две копейки она не сдала, я промолчала. Восемь тридцать шесть. Как раз на три двенадцать не хватает!