Касатка и Кит
Шрифт:
– Выключи, выключи. И на вот, - он протянул полотенце, - вытрись насухо. Одевайся и иди домой.
– Не по-о-няла… - Вероника сделала ударение на букве "о".
Латышев поморщился. Он не любил, когда говорили неправильно, даже если специально, в шутку. А уж если вообще говорили неправильно, потому что правильно не умели, его это бесило. Например, слово
"ложить", а Вероника так и говорила, его просто выводило из себя.
Надо рвать, снова подумал он. И чем скорее, тем лучше.
– Поздно уже, - устало ответил он.
– Ты пришла без звонка, как мы с тобой договаривались. А у меня ведь и дела могут быть запланированы. Об этом ты, естественно, не подумала.
– Не стоит, - по-своему поняла Вероника отказ Латышева от близости.
– А если так?..
Вероника стала извиваться в душевой кабине, втягивать и выпячивать живот, трясти круглой попкой, неумело имитируя танец живота. Упругие струи воды отлетали от ее двигающегося тела и в открытую дверцу душевой кабины выплескивались на кафель. Латышев смотрел не на танцующую любовницу, а на то, как на полу образуется лужа.
– Музыки нет, - сказала Вероника с сожалением, перестав дергаться.
– Не так сексуально получается. Может, магнитофон принесешь сюда? Я тебе еще и не то покажу…
– Не надо ничего показывать.
– Никита Владимирович повернулся, чтобы уйти.
– Давай, уматывай. Сделай папе с мамой подарок - приди сегодня домой раньше обычного. Они будут счастливы.
– Импотент!
– воткнула ему Вероника между лопаток.
Латышев повернулся и, лучезарно улыбнувшись, сказал:
– Делай скидку на мой возраст, крошка.
– Вышел и с силой закрыл дверь ванной комнаты.
Он вернулся к компьютеру и закурил. По экрану перемещалась и разворачивалась во всех проекциях радужная изогнутая плоскость, почему-то это напоминало Никите Владимировичу Вероникин танец живота. Латышев тронул мышку и вновь на мониторе появились первые строки начатого письма:
"Привет, Касатка!
Помню ли я наш палаточный лагерь и песни под гитару до утра?.."
Подошла одетая в его махровый халат Вероника. Его предложение уматывать, она проигнорировала. Латышев свернул окно.
– Боишься, что выведаю твои коммерческие секреты?
– Вероника снова понюхала розу и сказала, недовольно фыркнув: - Совершенно ничем не пахнет. Как искусственная.
Латышев усмехнулся и не ответил. Подумал: "просто эта роза не тебе куплена, вот ты и не чувствуешь ее аромата".
– Думаешь, я заслана твоими конкурентами?
– С конкурентами у меня перемирие и заключен договор о невмешательстве, - сказал Латышев, не поворачиваясь к девушке.
– А думаю я о том, детка, что нам с тобой пора расстаться.
– Почему-у-у?..
– Ты же сама сказала. Я импотент.
– Ты обиделся… Я же пошутила… Я со зла сказала. Но я не хотела тебя обидеть. Я так ждала тебя в душе, а ты… Я больше не буду. Честное слово! Честное…, как там говорилось… пионерское!
–
Вероника приложила руку к голове, но не так, как это делали пионеры его молодости, а так, как отдают честь военные.
Латышев посмотрел на Веронику и усмехнулся. Ее лицо, лишенное косметики показалось ему очень простым и совершенно не красивым.
Наши девчонки, подумал он, имея в виду своих сверстниц - тех, из его молодости - грим и тушь накладывали не так обильно, как их нынешние соплеменницы. Кое-кто и вовсе обходился без какой-либо косметики.
Кто-то потому, что родители запрещали, кто-то, потому, что денег просто-напросто не было. Но были они, наши девчонки даже без косметики намного красивее нынешних в пух и прах размалеванных див.
Нет, вполне объективно… Никита вспомнил Касатку. Какой она была!
Незаметной, но… прекрасной. Стоило только в ее глаза заглянуть…
– Со зла. Верю, - вздохнув, сказал Латышев.
– Пошутила, тоже верю. И что обидеть не хотела… Но ты угадала, Вера. Не стоит.
–
Он развел руками: - Ну, не стоит.
Вероника даже не отреагировала на то, что он назвал ее Верой, а не Никой, на чем она всегда настаивала.
– Но есть же медицина! Есть всякие препараты…
– Они мне не помогут.
– Но почему?!! Ведь было же все у нас просто великолепно… А, ты мне врешь, - догадалась она.
– Нет, не вру. И вру и не вру. Видишь ли…, я не просто не хочу женщину. Я тебя не хочу. Прости, это, наверное, жестоко…
– Все понятно. У тебя теперь другая соска! Кто она? Я ее знаю?
Моя подружка Анжелика, наверное?.. Я подозревала, что ты к ней неровно дышишь. Сука! Она всегда перед тобой задом крутила и титьки свои напоказ выставляла. Сисястых любишь? Кобель! Мне говорили про тебя, что ты кобелина, каких поискать. А я думала…
– Уймись, Вера…
Ника!
– она вдруг услышала, что Никита снова назвал ее нелюбимым именем.
– Я тебе сто раз говорила: я - Ника! А как ты, интересно,
Анжелику называешь? Анжелой? Или Анной? Ты же любитель старомодных имен!
– Уймись, Ника. Нет у меня ничего с твоей… подругой. И не будет. У меня вообще сейчас никого нет.
– Правда? Кроме меня никого?
– в глазах девушки блеснула искорка надежды.
– Никого. Но и тебя нет.
– А может… Скоро ведь Новый год. Через неделю…