Кащеево царство
Шрифт:
– Да что ж с того? Будто в Новгороде иначе.
Отец Иванко мельком взглянул на воеводу и как-то сразу сжался.
– Вот и ты уже поддался искушению, – тихо заметил он. – В Новгороде-то чай батюшке такого в глаза не сказал бы.
– Что верно, то верно, – признался Ядрей. – В походе оно как-то иначе всё выглядит. Проще.
– Ратники-то наши уже в чумах болванчиков себе ставят. Прямо как язычники.
– Не болтай, – отмахнулся Ядрей.
– Сам видел. Под рухлядью прячут.
– Вороги кругом, вот
– Сегодня они домовому требы приносят, а завтра тебя самого на пожрание Перуну отдадут.
– Понесло кликушу, – с отвращением промолвил Ядрей.
– Сам говоришь, народ ворогов страшится. Чем дольше будут люди без дела маяться, тем сильнее страх в них пребудет. Потому и остерегаю тебя.
– Да что ж ты от меня хочешь? Приступ тебе устроить? Не будет этого. Я ещё ума не лишился, чтобы две сотни ратников на убой бросать. Вот Буслай вернётся, тогда и поговорим.
– Освятить тут надо всё. И бесов из Моислава изгнать. А то вижу – одержимый он.
– Так освящай! Изгоняй! Делай что хочешь, только в мои дела не лезь. – Воевода схватил отложенную было недоделку, принялся с остервенением отсекать от неё ножом короткие щепы.
Священник, довольный, поднялся, бросил взгляд на деревяшку и не без яда заметил:
– А рукоять-то у тебя на божка Дива шибко смахивает. Не к добру это, воевода!
Затем повернулся и вышел наружу.
Унху ступил через порог шаманского жилища и, дрогнув ноздрями от резких запахов, подступил к столу, на котором стояло исцарапанное югорскими пасами серебряное блюдо с вычеканенным на нём грифоном и симургами, охранявшими Мировое Древо. Кинув на блюдо несколько монет, кан тяжело опустился на топчан и подпёр лоб рукой.
– Я вижу, ты грустен, – сказал стоявший перед ним Кулькатли. – Что тебя гложет?
– Будто не догадываешься, – откликнулся вождь.
Пам тонко улыбнулся, присел рядом с ним.
– Ты сам хотел этой судьбы.
– Неправда! Если бы боги благоприятствовали мне, я бы уже давно побил русичей.
– Не надо винить богов в собственных промахах. Не боги заставили тебя убить Аптю, а твоя гордость.
Кан покосился на шамана.
– Ты слишком многое себе позволяешь, Кулькатли. Видно, мои неудачи сделали тебя дерзким. Но берегись: пока ещё ты в моих руках, я могу покарать тебя.
– Думаешь, это вернёт тебе силу и расположение духов?
Унху ещё раз покосился на шамана и процедил:
– Может, боги отвернулись от меня по твоему нерадению? Может, мне стоит отдать тебя на их суд?
Кулькатли дрогнул лицом.
– Чего же ты хочешь от меня, кан? – спросил он, опуская глаза.
– Я хочу, чтобы ты ещё раз обратился к бессмертным. Почему они не помогают мне? Где Олоко? Где Юзор? Где прочие хонтуи? Почему не идут? Неужто замыслили бросить меня? Я хочу знать
– Я спрошу об этом духов.
– И спроси ещё вот что: должен ли я напасть на новгородцев или мне следует сидеть в осаде? Русичей не так много, и с божьей помощью я смог бы одолеть их в битве… – Унху поднялся, в ярости ударил кулаками по потолочной балке. – Но где же хонтуи? Сколько можно их ждать!
– А разве ты долго ждёшь? – спокойно отозвался шаман. – Русичи топчутся под стенами твоего города не больше месяца. Дай времени сделать свою работу. Скоро они устанут ютиться по чумам и кипятить снег, и затоскуют по дому. Русичи страшны в открытой рубке, но их тела изнежены деревянными жилищами и мягкой погодой. Они не привыкли долго жить на морозе. Тебе надо подождать, пока их пыл улетучится, и мысли наполнятся мыслями о жёнах и детях.
– А если прежде этого срока они пойдут на приступ?
– Не пойдут. Если бы собирались, давно бы сделали это.
– Кто знает, что у них на уме. Быть может, как раз сейчас они договариваются с хонтуями, чтобы погубить меня. Каждый мечтает стать каном. И многие думают, что они более достойны, чем я.
– Мало чести – принять канскую тамгу из рук новгородцев, – возразил пам. – Истинный кан – тот, кто своими подвигами заслужил её. Едва ли хонтуи захотят довериться русичам после истребления людей Апти. Молва о жестокости пришельцев облетела всю Югру.
– И наполнила страхом робкие сердца. Возможно, русичи рассчитывали потрясти всех своей жестокостью, чтобы лишить нас сил для борьбы.
– Тогда тебе довелось править на редкость малодушным народом. И никакие духи ему не помогут.
– Провалиться тебе с твоей мудростью, – злобно бросил Унху. Он поднялся и направился к двери. Но у самого выхода обернулся. – Когда ты будешь готов обратиться к духам?
– Дело ответственное, – задумчиво произнёс пам. – Дня через два.
– Хорошо. Через два дня, – подвёл итог Унху и вышел на улицу.
– Нечистый и растлевающий, изыди! – возгласил отец Иванко. – Грязный, хвостатый и волосатый, изыди! Рогатый и копытоногий, изыди! Князь тьмы, изгнанный Господом из ангельского войска, изыди! Покинь этого человека, перестань мучить его! Тебе велю я, повелитель зла! Прочь, прочь! Оставь тело несчастного, что в минуту слабости восприял тебя! Убирайся обратно в ад и не искушай более род людской! Я беру тебя за хвост, я беру тебя за рог, я беру тебя за копыто и выкидываю прочь из тела раба Божьего Моисея, сына Елисеева. – Священник схватил за плечи сидевшего к нему лицом поповича и, встряхнув как следует, махнул руками в сторону, как будто отшвыривал от себя нечто невидимое. Не умолкая ни на мгновение, он снова и снова повторял это движение, а рассевшиеся вдоль стен бояре, воевода и житьи люди не отрываясь следили за ним.