Кащеево царство
Шрифт:
– Верно. Потому нет времени на споры. Надо действовать.
Кан поднялся и решительно вышел во двор. Там его уже ждали ратники, державшие под уздцы лошадей и оленей. Они были вооружены луками и копьями, пешцы держали в руках топоры.
– Ну вот и настал час расплаты! – провозгласил кан. – Я поведу вас в бой, и горе тому, кто струсит.
– Гай! – взревели бойцы.
Унху подали выскобленный череп лося, подвели оленя. Кан вскарабкался на него, нахлобучил на голову череп, устремил взгляд поверх заплота. Ноздри его раздулись, лицо словно осветилось изнутри. Он поднял копьё и повторил вслед за воями:
– Гай!
Бойцы тоже вскочили в сёдла,
– Богов-то не улестили. Плохо теперь придётся. Эх ты, кан…
Русичи не ждали нападения. Застигнутые врасплох и лишённые воеводы, они отбивались храбро, но разрозненно. Югорцы напирали отовсюду. С улиц подходили всё новые отряды, ведомые местными боярами. Вопреки обычаю, чудины не стали забрасывать врагов стрелами, а сразу пошли в рукопашную. Размахивая пальмами и дубинками с медными наконечниками, они врезались в смешавшуюся толпу русских ратников, принялись крушить им щиты и шлемы, теснили к нартам посреди площади. От полного уничтожения русичей спасла только крепость их доспехов, о которые ломались югорские копья и палицы. Но победа югорцев была лишь делом времени. Всё больше новгородских ратников падало на снег, всё плотнее смыкалась вокруг оставшихся толпа верещащих диких воев. Ужасный треск от разбиваемых нарт мешался с певучим звоном мечей. Над площадью разносилась русская и югорская брань. Чудины улюлюкали, доводя себя до исступления.
Новгородская полусотня пала вся до единого. Никто не просил пощады, не хотел сдаться в полон. Югорцы, ощетинясь копьями и пальмами, добивали последних воев. Над толпой чудинов покачивались лосиные рога – кан, сидя на олене, руководил сражением. Он появлялся то там, то здесь, кричал что-то, размахивал копьём. Один из русичей метнул в него сулицей, но оружие пролетело рядом, не причинив ему вреда.
Наконец, всё было кончено. Последний из русичей рухнул на нарты, обливаясь кровью, и югорцы принялись деловито сдирать с врагов скальпы. Площадь представляла собой жуткое зрелище: лежащие вповалку тела, отсечённые конечности, дымящаяся человеческая требуха, обломки саней и копий, сорванные и помятые латы. Снег превратился в кровавую жижу, слякотно хлюпавшую под ногами.
Унху опустил копьё и, тяжело дыша, обозрел поле боя. Затем поднял глаза к небу, прикрыл веки и вознёс благодарственную молитву Нум-Торуму. «Боги не оставили меня. Они здесь. Они помогают мне», – возликовал он. Открыв глаза, приказал всадникам:
– За мной.
С дробным топотом отряд поскакал к воротам. Люди, встречавшиеся по пути, радостно срывали перед каном шапки, кричали ему: «Вырежь всю русь подчистую!». Кан был не прочь. Но в сердце тлела тревога. А ну как славяне не поддались соблазну и по-прежнему сторожат подход к стене? Тогда ему придётся нелегко. Даже убив пятьдесят вражеских ратников и отрубив голову их воеводе, кан всё равно оставался слабее пришельцев. Новгородцы могли ещё долго держать его в осаде, но теперь они не пойдут на переговоры. А значит, придётся решать дело в чистом поле, где югорцы, увы, не так стойки, как русичи.
Унху подъехал к воротам, спрыгнул на землю и взбежал по деревянным ступенькам на стену. Стоявшие там вои расступились, дали вождю подойти к самому тыну. Кан глянул вдаль и сердце у него взыграло от радости. Всё вышло в точности так, как он задумывал. На пологой вершине заречной едомы копошился рыхлый клубок чёрных тел, издали смахивавший на тараканье гнездовище или упавший на землю пчелиный
– Все упряжки к воротам. Живо!
Люди бросились выполнять повеление. После разгрома русичей они прониклись благоговейным трепетом перед своим каном, коего так недавно бесчестили, и любое его желание воспринимали теперь как божий наказ.
Шагах в десяти от кана появился Савелий. Унху подошёл к нему, обнял, похлопал по плечу.
– Боги послали нам тебя. За это ты получишь много рабов и стадо оленей. Я умею ценить друзей.
Новгородец не понял ни слова, но сообразил, что его хвалят. Натянуто улыбнувшись, он почтительно склонил голову. Унху отошёл к краю заплота, опять устремил взгляд на русский стан. Пока он стоял так, размышляя, на стену поднялся Кулькатли.
– Ты – не человек, Унху, – сказал он со страхом. – Ты – дух, посланный тёмными силами, чтобы искушать нас.
Кан вздрогнул, повернул к нему лицо.
– Как говоришь? Дух? Но я ещё не умер.
– Плоть твоя живёт, а душа умерла. Ты отринул всё святое, что есть в человеке, и превратился в ходячего мертвеца. Такой как ты может достичь многого, ибо не стеснён обычаями, но все его свершения идут лишь во зло.
– Разве моя борьба с русью – не благо? – спросил вождь.
– Благом она была бы, если б ты вёл её согласно заветам предков. Но ты втоптал их в грязь и теперь воюешь только ради себя.
– Может и так. Но пока я воевал по заветам предков, удача не шла ко мне в руки. Стоило прибегнуть в коварству, как я начал побеждать.
– Это злые духи соблазняют тебя ложным могуществом, дабы ты склонился перед ними. Ты уже отдал русичам Сорни-Най, и ничуть не раскаиваешься в этом. Богиня проклянёт твой город. Она нашлёт на него бедствия и не успокоится, пока не погубит твой народ.
– Тогда богиня очень неразумна. Почему она не помогла мне, когда русичи пришли в мою землю? Почему не наслала на них болезни и холод? Она сама виновата, что я обратился к негодным средствам.
– Кто ты такой, чтоб осуждать богов? – прошипел пам. – Если Сорни-Най не протянула тебе спасительную длань, значит, так было нужно. Богиня никогда не ошибается.
Унху пожал плечами и вновь обратил взор на новгородцев. Напряжение схватки в русском стане начало понемногу спадать. Клубок дерущихся распался на мелкие группки, вои разбредались кто куда, очумело тряся головами. Роковой миг настал, понял кан. Он подошёл к лестнице, обозрел скученные на узком пространстве собачьи и оленьи упряжки и вдохновенно воззвал к собравшемуся люду:
– Мы победили в одной битве, но не разгромили всего войска руси. Нам осталось нанести последний удар, чтобы развеять в прах их отряды. Знайте, вои: ваш кан по воле богов сделал так, что русичи ныне режут друг друга в своём стане. Силы их тают, они утомлены боем и не ждут нападения. Мы обрушимся на них подобно буре и втопчем в снег самую память о них, чтоб ни одной закаменной сволочи не осталось в нашей земле. Мы скормим их сердца собакам, а головы насадим на колья. Мы сдерём с них скальпы, а оставшихся в живых обратим в рабов! Так будет, ибо того хотят боги!