Каста Неприкасаемых

Емельянов Дмитрий Анатолиевич

– Неприкасаемый! Почему ему?! Вручить судьбу мира идиоту, ты ничего глупее придумать не мог! Что?! Я умираю?! Нет времени выбирать! На трупе все равно найдут, а на нем никто не будет искать…

Злобное бормотание бродяги почти затихло, но вдруг он резко повысил голос.

– Дай мне свою руку!

Я так опешил, что роняю его на землю и слова не могу вымолвить, а оживший покойник протягивает свою жилистую клешню и хватает меня за рукав.

– Не бойся, неприкасаемый, это не страшно.

Что «это», и что «не страшно» не понимаю, но стою словно завороженный и смотрю как на синюшной руке бедолаги вдруг начинают вырастать черные непонятные буквы. Они словно бы вылезли из-под кожи в одно

мгновение, по велению этих теряющих силу глаз, иссиня-черные, великолепные и притягивающие своей глянцевой непроницаемой глубиной.

Его голос звучит набатом в моей голове.

– Я отдаю тебе то, что никогда мне не принадлежало, отдаю в твои руки великие возможности и страшную опасность. Отдаю тебе то, что сделает твою жизнь невыносимой и прекрасной одновременно. Я отдаю тебе огромную власть и тяжелейшее бремя!

От волнения раненый задохся, но из последних сил все-таки выдавил из себя.

– Я предупредил тебя, теперь отвечай. Принимаешь ли ты на себя Сияние Тьмы?

Я твердо уверен, что расслышал каждое слово, но все равно ничего не понимаю, что надо сделать и что принять, а самое главное зачем?

В глазах умирающего блеснули искры гнева.

– Скажи, принимаю, недоумок.

В его взгляде есть что-то гипнотическое, потому что не понимая зачем, я делаю как он велел и шепчу вслед за ним.

– Принимаю.

Черная вязь знаков на руке бродяги вдруг зашевелилась и блеснула чешуйками как гибкое тело змеи. Готов отдать голову на отсечение, я точно услышал шипение, когда черная лента поползла с запястья умирающего на мою руку. Меня словно сковало холодом, и ледяная игла ударила прямо в сердце! Такой боли я еще никогда не испытывал, а уж я то понимаю в боли как никто. Если бы я мог, то заорал бы так, что разбудил весь город, но из распахнутого рта не вырвалось ни звука, а из вытаращенных глаз не вытекло ни слезинки. Это была немая, разрывающая сознание боль, а следом за ней в голове разорвалась ослепительная вспышка, словно весь мир раскололся у меня на глазах, раскололся на миллионы маленьких кусочков и слепился вновь, но уже другим. Другим, заполненным серой взвесью, тяжелым почти осязаемым туманом, окутывающим стены домов, хрустящим под ногами, забивающим мой разинутый от ужаса рот. Этот мир словно остановился и утонул в сером вязком болоте.

Осторожно делаю первый шаг и спотыкаюсь о лежащее под ногами тело бродяги. Замираю и вдруг слышу, как что-то хрустнуло, будто не выдержав – это надломилась ветка огромного дерева. Вскидываю взгляд и на фоне фосфоресцирующих домов вижу две темные тени. Они приближаются и к моему ужасу становятся все больше и больше похожими на чудовищных адских псов с огромными змеиными головами. Капает слюна с торчащих наружу клыков, выгнутые спины ощетинились роговыми шипами! Не в состоянии ни крикнуть, ни пошевелиться я в немом отчаянии сжимаюсь в нервный комок, ожидая мучительную смерть, но в этот момент из скользящей по руке линии знаков вырывается бешено вращающийся смерч. Тоненькая крутящаяся струйка расширяется до огромной черной воронки под серыми небесами. Она набухает грозовой тьмой и прямо на глазах превращается в жуткого драконоподобного демона. От шока у меня останавливается дыхание и подкашиваются коленки, но и адские псы замирают на месте. Припав на передние лапы и задрав морды, они скалятся и рычат, а из нависшей тучи грохочет голос.

– Прочь, пожиратели мертвечины, эта добыча не про вас!

Черной молнией разрезает серый туман удар неясной Силы, отбрасывая огромных тварей как котят! Душераздирающий вой рвет уши и…

Вдруг звучит раздраженный старческий голос.

– Юни, ты совсем идиот!

Злобный тон Перла заставляет меня изумленно открыть глаза.

– Ты зачем труп бросил, я что, по-твоему, один его должен тащить?

Ошарашенно верчу головой, вокруг все как прежде, никакой серой мглы, никаких чудовищ, а глаза покойника, только-что гневно требующие от

меня ответа, смотрят безжизненной мутной пеленой. Трогаю тело, оно холодное и закостеневшее. Жизнь покинула его уже много часов назад.

«Что это было, – врезается в мозг вопрос, – мне что все это привиделось, показалось?»

– Да хватай же ты тело, недоносок!

Костлявый кулак старика взлетел над моей головой.

– У нас еще работы невпроворот!

***

Рассвет уже окрасил небо в багрово-красные тона и это значит, что нам пора возвращаться. Неприкасаемым запрещено ходить по улицам города в дневное время, дабы никто из достойных горожан не мог осквернить себя случайным взглядом или того хуже – касанием.

Наш район здесь недалеко, надо лишь пройти через специальные ворота в стене и мы на месте. Несколько сотен глиняных развалюх, прилепившихся к склону между рекой и городской стеной. Здесь ютятся семьи мусорщиков, кожевников, красильщиков и прочих неприкасаемых. Из всех людей нашей касты в город можем войти только мы, мусорщики, да и то лишь ночью, остальные же никогда не видели городских улиц и вряд ли когда-нибудь увидят.

Спускаемся вниз к воротам, старик, чуть прихрамывая, идет впереди. Перл все еще зол на меня из-за того мертвого бродяги, да и вообще из-за моей странной сегодняшней заторможенности. Он молча ковыляет впереди, и слава всевышним, потому что его обычное недовольное брюзжание мне уже порядком осточертело. Этот дед выкормил и воспитал меня – подкидыша и сироту. Я ему очень за это благодарен, но все что я слышал от него с того момента как научился понимать слова – это терпи, так устроен мир и не нами такие порядки заведены. За восемнадцать лет любой может запомнить и выучить эти слова наизусть. Запомнить-то может, а вот понять нет. Ну вот не понимаю я, чем я хуже других людей и почему мне уготована такая горькая участь! Если спросить у Перла, то кроме синяков никакого другого ответа не получишь, я уже пробовал, а больше спросить не у кого. Мы, неприкасаемые, народ не слишком общительный.

Слева от меня тянется высокий подъем, на верху которого видны глухие заборы домов, там за заборами я слышу лай собак, крик домашней птицы и еще что-то. Прислушиваюсь, ничего! Словно какое-то шуршание в ушах. Мне вдруг стало интересно, что за ерунда такая? Мотаю головой и напрягаюсь еще раз, теперь это явно неразборчивая человеческая речь. Сосредотачиваюсь и закрываю глаза – невнятный шепот вдруг превращается в четко различимые слова.

– Карета Дидал Ашшура поедет по улице Глафар. Его специально задержат и к этому времени уже стемнеет. Мы будем ждать его на мосту. Ударим с двух сторон. Охраны немного, всего два телохранителя и у обоих лишь заклинание Триан. Бойцы они хорошие, первый и второй дан максимальных уровней, но для нас главное, что никто из них не может входить в Сумрак. У самого Дидала заклинание Дойс, но совсем без развития, всего первый дан, так что он тоже опасности не представляет. Телохранителей снимут стрелами с дистанции, а потом вы добьете! Никого в живых не оставлять, свидетелей быть не должно! Спафарием Дидалом я займусь сам. Вам все понятно?

Я затряс головой, пытаясь сбросить звучащие слова, потому что слабая боль в висках выросла до нестерпимой, словно мне в голову гвоздь забили. Боль исчезла вместе со звуком, но одно осталось несомненно, я слышал разговор, происходивший где-то там наверху за высоким забором, а может быть даже в доме. Разговор тайный, а значит тихий, в укромном месте, но я его все-равно слышал. Что это такое? Как это может быть?

Сказать, что я напуган – это ничего не сказать. Бегающим взглядом ищу того, кто со мной это делает, кто издевается надо мной, но ничего кроме спины Перла не вижу. Пустая дорога, справа обрыв, слева гора и все. На всякий случай прибавляю хода и прижимаюсь вплотную к деду. Меня знобит несмотря на жару, и внутри холод, который мне очень напоминает тот, что пронзил меня как копьем в том странном видении.