Катарсис No 3 (Бой не вечен)

Головачев Василий Васильевич

Панкрат вдруг вспомнил последнее предупреждение Валентина, произнесенное им во время ликвидации базы Легиона и храма Черного Лотоса: «Опасайся всех, в том числе и меня!» Что он тогда хотел сказать? Неужели предвидел ситуацию, в которой надо будет ждать удара в спину даже от него, ученика волхвов?! И не означают ли его последние слова, что это время пришло?..

– Тебе придется поверить мне на слово, – качнул головой Асламов. – А кроме того, надо будет выполнить ряд условий, чтобы я смог тебя вытащить отсюда.

– Каких?

– Первое: четко выполнять задания, не уточняя, кому и зачем

это понадобилось. Второе: не совать нос не в свои дела. И третье: избегать контактов со своими друзьями… какое-то время. Это пока все.

– Пока… – задумчиво усмехнулся Панкрат, понимая, что его вербуют в организацию типа Легиона, если не в сам Легион. И все же в голове не умещалась мысль, что Валентин Асламов – предатель! Или двойной агент.

«Опасайся всех…»

– Я не спрашиваю, о какой организации идет речь, хотя догадываюсь. Скажи только, под какого цвета флагом мы будем сражаться… за счастье народа?

Асламов коротко рассмеялся.

– Ценю твой юмор, Панкрат Кондратович. Цвет нашего флага может быть любым, при условии, что он будет черным, как говорится в пословице. Кстати, это цвет свободы и начала всех начал.

– Я думал, что цвет начала всех начал – белый. Но не суть важно. Что я должен буду делать в этой вашей организации? Насколько я понимаю, это не Катарсис.

– Нет, не Катарсис и не его Сопротивление. Есть система помощней. А делать мы будем все, что прикажут. Например, первая наша задача, образно говоря, – рискнуть жизнью нескольких человек, чтобы спасти очень многих. Устраивает тебя такая философия?

– Знакомый тезис, – кивнул Панкрат насмешливо. – Практически – формула разведки. Единственная закавыка: те, чьими жизнями мы будем распоряжаться, должны быть добровольцами. Никто не имеет права распоряжаться их судьбами без их ведома. В противном случае я откажусь от сотрудничества с вашей организацией.

– Я так и предполагал, – кивнул Асламов, доставая необычной формы пистолет. – Ты человек прямой, упрямый и негибкий, майор, уговорить тебя невозможно, а мне нужен помощник-профессионал, поэтому придется тебя укрощать иначе. Кстати, не подскажешь, куда направились твои друзья после инцидента в Центре нетрадиционной медицины?

– За кудыкины горы.

– Понятно. Что ж, вопрос был задан преждевременно. Знаешь, что это такое?

– «Глушак»…

– Совершенно верно.

– Опасайся всех, – горько усмехнулся Панкрат.

– Что?

– Это твои слова, Витязь хренов, помнишь? Я тогда не придал им значения, а напрасно, давно понял бы, что на тебе лежит печать Сатаны. Не знал, что ты способен на двойную игру.

– Я сам себя не знаю, – неприятно рассмеялся Асламов. – Как говорил поэт [10] :

10

Франсуа Вийон.

Я знаю, как на мед садятся мухи,Я знаю смерть, что рыщет, все губя,Я знаю книги, истину и слухи,Я знаю все, но только не себя.

– Я

тоже себя знаю плохо, – выдохнул Панкрат, входя в темп и начиная атаку.

Но ему не хватило доли секунды: Асламов нажал на курок, и невидимая молния пси-разряда пронизала голову Воробьева, погружая его в болото черного беспамятства.

Последняя его мысль была полна горькой иронии: «И он почувствовал теплое, дружеское рукопожатие на своем горле…»

Он не пришел в себя и два часа спустя, в больнице, куда его доставил озабоченный Асламов. Запрограммировать Панкрата не удалось, он не реагировал ни на уколы, ни на спецпроцедуры, которые снимали пси-блокаду, подавляющую волю.

Валентин не знал, что Панкрат прошлой осенью уже был травмирован психотронным излучением и с трудом выкарабкался из шокового состояния. Второй выстрел из «глушака» вверг его в то же состояние, вывести из которого не удалось ни нейролингвистам Легиона, ни врачам.

Ковали – Брянск

КРУТОВ

Два дня после спасения Петра Афанасьевича Тиграна Егор отдыхал, проводя время в лесу или на огороде, помогая старикам сажать ранние овощи и зелень: лук, укроп, петрушку, салат. Состояние у него было странное: все время казалось, что он упустил что-то из виду или забыл, но вспомнить, что именно забыл, так и не удалось.

Лиза вела себя подчеркнуто тихо, как примерная и покорная жена, ни о чем не спрашивая, ухаживая, понимая каждый его жест, что поначалу воспринималось Егором как естественное продолжение их отношений, но через день он задумался, удивляясь немногословности жены, послушал ее внутреннюю музыку – тихий перезвон колокольчиков и переборы гитарных струн, проанализировал ее поведение и понял, что Елизавета жаждет узнать, что произошло в Москве во время операции по спасению грэя, и в то же время боится услышать неприятные известия.

Мария пришла в себя уже по дороге в Нижний Новгород, куда они отправились все впятером сразу после отступления из Центра нетрадиционной медицины. Остальные участники операции добирались до своих родных мест самостоятельно.

Остановились под Владимиром, чтобы порадоваться событию и поддержать Марию участием. Потом расстались: Ираклий с Марией поехали дальше в Нижний, Панкрат повернул на Юрьев-Польский, откуда было уже недалеко и до Переславля, а Крутовы вернулись в Москву, чтобы потом направиться в Брянск.

Приехав домой, Егор сразу же позвонил в Нижний Новгород, чтобы выяснить состояние Марии, и не удивился, когда к телефону подошел Ираклий. Он сообщил, что Мария чувствует себя сносно, хотя схватка с конунгом подорвала ее силы, но по врачам ходить не собирается, надеется справиться сама. В голосе Ираклия присутствовали нотки осуждения и укора: мол, почему не уберег женщину? – и Егор почувствовал себя виноватым, хотя его вины в том, что произошло, не было.

Поняв, чего от него ждет Елизавета, он решил ей рассказать о схватке с конунгом, опустив некоторые подробности, и тем самым сразу восстановил былой дух доверия и тепла. Тем более, что она тоже участвовала в операции, пусть и опосредованно, защищая мужа от психофизического воздействия черного мага.