Катаясь на «Пуле»
Шрифт:
— Жена моего брата, даже не помнит своего имени, — сказал он. — Она уже и слов то не помнит, [за], [да], [нет], [или], [быть может], все это для нее пустой звук. Вот что с тобой делает эта болезнь Андерсена, сынок. А ее глаза словно кричат: «Заберите меня отсюда», я уверен, что она бы это сказала, если бы помнила, как это делается. Ты ведь понимаешь о чем я?
— Да, — сказал я. Сделав глубокий вздох, я подумал, интересно, быть может, запах мочи в машине, был из-за собаки старика, которую он иногда брал с собой в дорогу. Я спросил, не будет ли он против, если я немного приоткрою окно. Так и не дождавшись ответа,
Она и в правду была похожа на открывашку — огромный оранжевый шар, медленно поднимающийся над горизонтом. И все же в ней было что-то пугающе необъяснимое, и это что-то было куда менее приятнее, чем просто открывашка. Она казалась одновременно чистой и порочной. Глядя на поднимающуюся луну, внезапно мне в голову пришла ужасная мысль: что если моя мать не узнает меня, когда я приеду в больницу? Что если она потеряла память, и не помнит даже слов [за], [да], [нет], [или], [быть может]? Что будет, если доктор скажет что нужен, кто-то, кто будет постоянно ухаживать за ней, до конца ее дней? И этим кем-то, конечно, буду я, потому как больше было не кому. Прощай колледж. Как быть с этим, друзья и соседи?
— Загадывай желание, боуу! — крикнул старик. От возбуждения его крик заставил меня поморщиться — как будто осколки стекла попали в ухо. Он резко дернул себя за член, и тот издал какой-то щелкающий звук. Я никогда еще не видел, чтобы кто-то мог, так себя дернуть за конец и при этом не лишиться его.
— Желания, загаданные в полнолуние сбываются, черт побери, так говаривал мой отец!
И я пожелал чтобы моя мать узнала меня, когда я зайду к ней в комнату, чтобы радостный огонек загорелся в ее глазах и она произнесла бы мое имя.
Пожелав это, я тут же начал ругать себя за это. Мне казалось, что желание загаданное на эту нездоровую луну, не принесет ничего кроме неприятностей.
— Эх, сынок! — сказал старик. — Как бы я хотел, чтобы моя жена была сейчас здесь! Я бы попросил у нее прощения за каждое сказанное мной грубое слово!
Двадцать минут спустя, с тем как день полностью погрузился во тьму, мы прибыли в Гэйтс Фаллс. Перед желтым указателем, стоявшим на перекрестке, старик свернул с дороги на обочину, чуть задевая передним правым колесом Доджа за бордюр. Этот звук отдавался болью у меня в зубах. Он посмотрел на меня диким полным возбуждения взглядом, казалось он свихнулся, хотя я не заметил этого в начале, старик был похож на психа. И все что он произнес, звучало как восклицание.
— И все же я отвезу тебя! Да сэррр! К черту Ральфа! Скажи только слово!
Я очень хотел побыстрее добраться к матери, но мысль о том, что мне предстоит ехать еще двадцать миль в этой зассанной колымаге, щурясь от света встречных машин направленного на нас, не очень меня прельщала. Так же как и картина, что старик будет вилять по всей ширине Лисабон-стрит. Но больше всего мне не нравился он. Я не мог больше выдержать его почесываний и подергиваний, его резкого местами режущего голоса.
— Ни стоит, — сказал я, — все в порядке. Езжайте и позаботьтесь о своем брате. — Я открыл дверь, намереваясь выйти,
— Скажи только слово! — сказал он. Его голос, перешел в шепот. Он сильно сжал мою руку своими пальцами, чуть выше локтя. — Я довезу тебя до самой больницы! Ухх! Пусть я вижу тебя первый раз в жизни, как и ты меня! Хрен с этим [за], [да], [нет], [или], [быть может]! Я отвезу тебя туда!
— Не беспокойтесь, — повторил я, во мне боролось желание выскочить из машины, оставив рубашку зажатой в его руке, как если бы это была цена за свободу. Он будто погружался в воду. Я думал, что дернувшись смогу ослабить его хватку, но быть может он даже успеет схватить меня за горло, но он не сделал этого. Его пальцы разжались, и он совсем отпустил мою руку, когда я наконец ступил на землю. И как всегда бывает, когда самый критический момент был позади, я удивился, что же меня собственно говоря так напугало. Он был просто стариком разъезжающим, в своем старом дребезжащем Додже, и был разочарован, что его предложение было отвергнуто. Старик, промежность которого не давала ему покоя. Какого черта я запаниковал?
— Спасибо вам за то что подвезли, и за предложение, — сказал я. — И все же не стоит, я пойду прямо, по этой дороге, — я показал на Плезант-Стрит, — и спокойно поймаю попутку!
Какое-то время он молчал, а потом кивнул.
— Ахух, наверное ты прав, — сказал он. — Только держись подальше от города, никто не остановится в городе, потому как никто не хочет проблем с полицией.
Он был прав насчет этого, ловить попутку в городе, даже таком маленьком как Гэйтс, было пустой тратой времени. Я подумал что ему наверное немало пришлось поездить автостопом по стране.
— И все же сынок ты уверен? Ты ведь знаешь что говорят о птичке в клетке. — Я снова засомневался. На счет птички он был тоже абсолютно прав. Плезант-стрит переходила в Ридж-роуд лишь через милю к западу от указателя, а та в свою очередь, тянулась на целых пятнадцать миль лесов, прежде чем выходила на шоссе 196 — пригород Левистона. Было уже совсем темно, а ночью всегда труднее остановить машину. Когда свет фар, выхватывает тебя из темноты, ты все равно выглядишь как сбежавший каторжник из Уиндхэмской Исправительной колонии, даже с нормальной прической, и аккуратно заправленной в джинсы рубашкой. Но я точно не хотел больше ехать со стариком. Особенно теперь, когда я с таким трудом, вырвался из его машины, все же с ним было что-то не в порядке — быть может из-за голоса, звучавшего немного грубовато и резко. К тому же мне всегда везло с попутками.
— Да уверен, — сказал я. — Еще раз большое спасибо.
— В любое время сынок. В любое время. Моя жена… — Он вдруг замолчал, и я увидел как слезы заблестели у него в глазах. Еще раз поблагодарив его, я захлопнул дверь перед тем, как он успел сказать что-нибудь еще. Я поспешил через дорогу, моя тень то появлялась, то исчезала в свете указателя. Будучи уже довольно далеко, я оглянулся. Додж все еще стоял там, припаркованный напротив магазинчика «Фрукты & Фонтан Фрэнка». При свете указателя, я мог различить его сгорбленную фигуру. Старик сидел в машине облокотившись на руль. Внезапно я подумал, а не мог ли я убить его своим отказом?