Катенька
Шрифт:
скажет она жандармам? Почему она очутилась на чердаке?
«Ах, надо найти веревку и сделать, будто бы я повесилась из-за Васи, племянника этого офицера дяди Миши, все знают, что девчонки из-за него сохнут!» Но веревки не было, вернее, она была, бельевая веревка, но протянута в стороне от окна, а повеситься надо было именно возле окна. Катенька развязала поясок, красный простой шнурок с кистями. Пододвинула ящик, сидя на котором она всегда любила здесь читать. Привязала шнурок к балке, сделала петлю и, сообразив, что еще успеет, что чердак большой, а жандармы что-то замешкались на лестнице, вынула из кармана записную книжку с привязанным к ней тоненьким карандашом. Книжка была всегда при
— Ну и дела!
— Да, там родители чаи распивают, а здесь барышня что надумала! — Не теряя ни секунды, «дядя Миша» делал Катеньке искусственное дыхание.— Может, еще спасем, скорее за доктором!
Вот тогда-то, вне себя от горя и смятения, прибежала Дарочка к Грише.
Катенька осталась жить.
7
И еще одно тяжелое воспоминание хранит его память.
Он уходил добровольцем на фронт. Никого не предупредив об этом даже дома. Только с одной Катенькой простился он по-настоящему. Все последние дни она старалась держаться рядом с ним и смотрела на него такими глазами, которые нельзя было обмануть.
— Катенька, я ухожу, уезжаю сейчас добровольцем на фронт. Вы, Катенька, умница и потому — молчок! Никому ни слова, понимаете — никому! — Гриша особенно подчеркнул это последнее «никому», втайне надеясь, что Катенька сообщит о его отъезде Дарочке.— А то дома такой рев поднимется, что я не вынесу.
— Вот и хорошо,— обрадовалась девочка,— я читал а, это тебе поможет! Мама тоже говорит: «Самое лучшее лекарство — время». Ну и пусть. Тоже мне. Еще
заплачет.
Последние дни она стала легко и прямо говорить Грише «ты», как бы подчеркивая их родство, а до этого, хотя они и ели листья калачика на брудершафт, Катенька чаще говорила ему «вы», чем «ты».
— Давай сядем, Гриша, перед дорогой. Обязательно нужно посидеть, чтобы
дорога была легкой. А ты и не знал об этом обычае, да? Я замечаю, что взрослые многого не знают. Садись, вот так.— Они помолчали, лицо Катеньки было задумчиво, тихо и торжественно.— Ну, теперь с богом,— сказала она по-старушечьи серьезно, первая встала, расстегнула ему френч и мелко и часто перекрестила его несколько раз.— Я тебя благословляю, хорошо? Дарочка мне говорила, что ты в бога не веруешь, но перед такой дорогой обязательно нужно, чтобы мать благословила. Вон мама Митю и то благословляла, хотя он и смеялся, а мама сказала: «Пусть смеется — ничего он еще не понимает». А твоя же мама не знает, так я за нее. Я ей об этом скажу потом, а то она жалеть будет и плакать.— Катенька крепко обняла Гришу и три раза поцеловала в губы.— Теперь с богом!
Гриша исступленно курил на вокзале, исступленно ждал, что вот сейчас прибежит Дарочка — снова влюбленная в него и покаянная.
И она прибежала, но слишком поздно, после третьего звонка. Гриша уже поднялся в тамбур и в это время увидел Катеньку и Дарочку в тесной толпе на перроне. За ним поднимались
— Дарочка, Катенька!
Его крик услышали все, кто был на перроне.
— Гриша! Где ты? — спрашивала Дарочка.
— Гриша! — звала Катенька и тут же увидела его форменную фуражку, которой он махал. Состав дернулся и поплыл.
— Он там! Он там! — обрадовалась Катенька и, схватив Дарочку за руку, стала проталкиваться сквозь толпу.
Но вдвоем им было не пробиться. Тогда Катенька выхватила цветы из рук сестры, крикнула ей, что она все передаст Грише, и бросилась вслед за поездом. Девочка бежала так отчаянно, так быстро, а поезд шел так медленно, что Катенька догнала Гришин вагон.
— Держите меня! Держите! — крикнула Катенька, поравнявшись с дверью вагона.
Сильные руки парней подхватили ее. Катенька уронила сирень. И через секунду уже стояла в тамбуре перед Гришей.
— Что ты наделала, Катенька! — говорил ей Гриша.— Состав завезет тебя бог знает куда!
Катенька молчала, от бега у нее так сильно билось сердце.
— Ну и пусть, пусть, я же должна тебе все передать, не ехать же тебе такому несчастному,— заторопилась Катенька, едва переводя дыхание.— Она любит тебя, Гриша, еще как любит, если бы ты видел, как она ревела, когда я ей сказала, что ты уходишь добровольцем на войну. Гриша, Гриша, она сказала, что будет ждать тебя всю жизнь, что любит тебя одного!
Все в тамбуре смущенно и хорошо улыбались и глядели на Гришу с завистью, а он улыбался растерянно и смешно теребил воротник кителя. Катенька говорила все это горячо, искренне, совсем не думая о том, что она лжет. Она видела, что Гриша счастлив, и на ее глаза навернулись слезы от радости, что это счастье принесла ему она.
Они прошли в вагон. В купе, где им уступили место, было много людей, но ни Катенька, ни Гриша не стеснялись их. На Катеньку все смотрели с любовью и нежностью, как смотрят на любимую сестру. Катенька все говорила и говорила. А Гриша думал о том, почему рядом сидит Катенька, а не Дарочка.
— Ну что, Катенька, что Дарочка тебе еще говорила?! Как ты теперь домой
доберешься? Там ведь волноваться будут.
— А я до Ростова доеду или, может, в Матвеевом Кургане остановится поезд, там у нас знакомые есть. Доберусь. Я же Дарочке сказала, она же знает, что я тебя догнала, и догадается, что я решила тебя проводить. Вот только мама... но Дарочка ей все объяснит. Конечно, мама такая беспокойная, будет очень волноваться, и на улице будет меня ждать, и на вокзал пойдет. И плакать будет, ах, мама, ну что с ней поделаешь! Гриша, мама тебя очень любит и, знаешь, что говорит? Она, Гриша, говорит, что ты герой, а не он. Она говорит, что он человек момента! А? Фу, да что я о нем, противном, вспоминаю, нужен он был, тоже мне. А что вон тот дяденька,— кивнула она в сторону немолодого капитана в следующем купе,— почему он такой грустный?
— Так на войну же, Катенька, едет, а не на свадьбу...
— Так все же на войну, все смеются, а он такой грустный. Я, Гриша, сейчас, а?
И пошла к капитану. Она что-то говорила ему горячо, улыбаясь, потом села рядом с ним, и посветлевший лицом капитан стал о чем-то рассказывать Катеньке. Потом Катенька подозвала Гришу и сказала:
— Познакомьтесь с Валерием Павловичем,— сказало так просто, как будто давным-давно знала этого Валерия Павловича.
Катенька и капитан о чем-то долго и весело говорили. И все это время Гриша делал Катеньке знаки возвратиться на прежнее место, чтобы снова начать разговор о Дарочке. Катенька делала вид, что не понимает его знаков, но их понял Валерий Павлович и, извинившись, вышел в тамбур.