Катерина
Шрифт:
Катя чуть в обморок не хлопнулась, как услышала. Марьяна тут же кинулась ее фартуком обмахивать.
– Отставить обмороки! – Киртанов сел на стул, поправил пенсне.
– Что случилось? – Лидия Васильевна смотрела то на мужа, то на убиенного в кресле, но потом собралась с духом, – Марьяна! Срочно неси наливку и мокрое полотенце.
Кухарка побежала обратно на кухню, на этот раз заблаговременно отвесив пинка кошке, коя снова улеглась прямо посередине пути. А Катя так и стояла, ни жива, ни мертва.
– Привез наш Степан Мокия Филипповича уже такого. Я пытался
Через час стараний, а точнее после четырех рюмок наливки и холодных примочек, мужчина начал-таки разговаривать по-человечески. Он лежал на диване, на лбу у него лежало полотенце, руки Мокий Филиппович сложил на груди аки покойник, глаза блестели, то ли от слез, то ли от легкого опьянения.
– Это же надо, – простонал несчастный, – не успел с парома сойти. Обобрали, ироды. Чуть душу не вытрясли. Все до копейки, сундук с костюмами и прочими принадлежностями, – и начал чуть слышно перечислять, что же лежало в сундуке. – Это что же такое делается? Куда же полиция смотрит?
– Дядя? – подошла к нему Катя, глаза уже успели распухнуть от слез, а нос покраснеть.
– Вы кто будете, сударыня? – уставился на нее с недоверием.
– Как кто? – удивился Киртанов, – это Катерина Петровна Аксенова, племянница ваша.
– Ах, Ка-а-а-тя, – как-то без особого трепета протянул Мокий, – ну, здравствуй. Не думал я, что познакомлюсь с тобой при таких печальных обстоятельствах.
– Да, папенька с ма… – но он не дал договорить.
– Надо же… Лишился всего. Думал, живым уже не выберусь из лап разбойничьих.
Тогда Катя посмотрела печальным взглядом на Лидию Васильевну, отчего у той сердце защемило.
После запоздалого обеда Мокий Филиппович окончательно пришел в себя. Выглядел мужчина вроде и благородно, но как-то несуразно. С виду и не скажешь, что приходится родным братом Аксенову – толстоват, ростом мал, на узких плечах еле проглядывалась короткая шейка, на коей сидела крупная голова с огромными глазами чуть навыкате, утиным носом и пухлыми губками. Одет он был непривычно, хотя, семейство Киртановых дальше родной губернии не выезжало, посему они не знали, что нынче носят в столице.
К вечеру Аксенов соизволил-таки посетить дом покойного брата. Вошел он в ворота, оглядел двор, потом поднялся на крыльцо, потрогал резные балясины, поковырял ногтем и все губы поджимал. И наконец-то вошел внутрь.
– За усадьбой я приглядывал, как мог, – зашел следом за ним Киртанов, – мои работники трудились в поте лица, но с жатвой успели.
– И много ли получилось зерна? – послышалось из подсобки, куда первым делом заглянул Мокий Филиппович.
– Достаточно.
– Это хорошо.
На его ответ Киртанов только головой покачал.
– Да, – вернулся мужчина в залу, стряхнул пыль с пиджака. – Брат мой, царствие ему небесное, прожил простаком. Домишко худое, чрезмерно скромное.
– Это вы поняли, позвольте узнать, оглядев подсобку? – Семен Владимирович сложил руки на груди. Человеком он был сдержанным, но встречая явное невежество и напускной снобизм, начинал закипать.
– Я это понял, стоило
– Хорошего вечера, сударь, – боле с этим человеком Киртанову говорить не хотелось. – Катерина пусть эту ночь у нас пробудет, вам все же осмотреться надобно.
– Верно-верно.
Когда Семен Владимирович вернулся, застал жену за столом в обеденной зале. Столько грусти на лице любимой супруги помещику наблюдать еще не доводилось.
– Где Катя? – сел рядом с ней, взял за руку.
– Спит. Устала, бедняжка, – затем посмотрела ему в глаза, – не помощник он ей, не помощник.
– Как ни прискорбно признавать, но это так.
Часы отстукивали десятый час, за окнами давно стемнело, кошка лежала около стола и вылизывала отдавленный Марьяной хвост. А чета Киртановых все сидели, о чем-то думали.
– Вот тебе и родственник из столицы, – грустно усмехнулась.
– Ну, кто знает. Может, поживет здесь, проникнется.
– Дай Бог, чтобы так и случилось. Идем-ка спать, голова что-то звенит.
– Идем…
Супруги удалились в комнату, и в доме стало совсем тихо. А вот в имении графа сейчас Никанор держал ответ перед хозяином:
– Докладывай, – Блэр сидел в просторной зале внизу в кресле с высокой спинкой. Черные высокие сапоги поблескивали в свете свечей
– Все сделано, ваша Милость. Господина встретили, до села добрался в целости, разве что в растрепанных чувствах.
– Много ли при нем было?
– Почти ничего, – развел руками Никанор.
Граф тогда вскинул брови:
– Ничего?
– Сундук со старьем, какого даже мы не держим и три рубля наличности.
– Хорошо. Ступай.
– А как же просьба моя, ваша Милость? – вожак сжимал в руках потертый картуз.
– Задание ты выполнил, так что веди племянника своего. Посмотрим, что там за зверь такой, – усмехнулся Элвин.
– Так, завтра приведу, – улыбнулся Никанор.
– Да, да… Иди уже.
Когда вожак ушел, Блэр положил ноги на резную банкетку, взял в руки фужер с кровью и задумался. Волей судьбы все сложилось даже лучше, чем он мог себе представить. Отсутствие денег у Аксенова значительно упрощало задуманное.
С той ночи прошел месяц.
Катерина теперь жила с дядькой в родной усадьбе. Правда, общего языка она с Мокием Филипповичем так и не нашла и не потому, что проявляла характер или перечила, а потому что дяде до нее не было никакого дела. Первые две недели он все ходил, узнавал, не числится ли за покойным братом каких долгов да рассказывал всем кому не лень о том, какой важности дела оставил в столице, дабы выручить племянницу и спасти наследие брата. Помещики здешние смотрели на него с жалостью, а Киртановы переживали за Катерину, видели они в девушке доброту, ум, душевность, а рядом с таким дядькой сгинет в пучине невежественности. По крайней мере, в том была убеждена Лидия Васильевна. Катя продолжала их навещать, частенько засиживалась до ночи, домой ее совсем не тянуло. А дядька вспоминал о племяннице, только когда подходило время обеда или ужина, о завтраке не беспокоился, поскольку просыпался каждый день после одиннадцати.