Катерина
Шрифт:
В то долгое и прекрасное лето я не однажды забывала Розу, да простит Господь грехи мои. Я не напоминала детям об их обязанностях, не слишком строго требовала, чтобы они молились. После трудового дня они носились по холмам, как и крестьянские дети. Несколько раз я приняла грех на душу, сказав им неправду: я обещала, что придет время, и мы вернемся в город, к евреям. Они не задавали вопросов, и я не распространялась на эту тему. Каждое мгновение я ощущала, что эта, столь милая мне жизнь, недолговечна, но гнала от себя неприятные мысли и страхи. Я работала на земле, стирала, гладила…
В разгар лета возникла, словно из ночных кошмаров, невестка Розы, грузная, крепкая женщина. Сопровождали ее два здоровенных русина. Она встала на пороге, и я застыла, окаменев.
— Где вы? — обратилась она к детям, будто меня вообще не существовало.
Дети были так потрясены, что не вымолвили в ответ ни слова.
Тогда она обратилась ко мне — голосом, какого я не слышала со дня смерти матери: гнев и сдавленные рыдания смешались в нем. Она сказала:
— Зачем ты украла детей? Разве можно красть детей?! Все тебе доверяли. Бот она, благодарность, вот чем ты отплатила за добро…
Кровь закипела у меня в жилах, но слова застряли в горле. Я чувствовала себя так, как в давние времена, когда, бывало, в поле мать налетала на меня внезапно и лупила до крови. Но на сей раз удар был нанесен не рукой, а словом. Тут же повернулась она к детям с притворной улыбкой:
— Мы вас не забыли. Мы искали вас повсюду. Все углы обшарили….
Дети не проронили ни слова. Они приблизились ко мне и стали рядом. Их близость одолела мою немоту. Я сказала:
— Зачем вы обвиняете меня понапрасну? Я детей сберегла. Дети Розы дороги мне, как свои, родные. Пусть они сами скажут, мальчики стояли рядом со мной, их била дрожь.
— Вы не узнаете тетю Франци? — не воспринимая моих слов, она обращалась к детям. Голос ее был грубым и хриплым.
Я чувствовала себя скованной, словно во сне. Все происходящее было и выше меня, и сильнее меня. Я заговорила с русинами, крепкими парнями:
— Не верьте ей. Она вас за нос водит.
— Ты детей украла, так помалкивай! — она услышала и оборвала меня.
— Проклятая! — не сдержалась я.
Русины подошли поближе и рассказали мне, что евреи платят им по шесть тысяч за каждого пропавшего ребенка.
— Зачем тебе эти дети? Мы дадим тебе новый тулуп и резиновые галоши из Германии.
Они говорили со мной на родном языке, словно братья — с сестрой.
Тем временем женщина присела на корточки и начала уговаривать детей. Слова ее впивались в мою плоть.
— Оставьте их! — не выдержав, закричала я.
— Соберите ваши вещи и тронемся в путь, — обратился к детям один из русинов.
Слова его испугали детей, и они вцепились в меня.
— Мы хотим вернуть вас в семью.
— Я хочу Катерину! — разрыдался Меир. — Катерина тебе не мать и не тетя.
Тут вступила тетя:
— Вам нельзя забывать, что вы — евреи. Мать ваша в лучшем из миров не найдет себе покоя. Вот уже несколько месяцев я с ног сбилась, разыскивая вас повсюду.
— Мы хотим Катерину! — плакал Меир.
— Нельзя говорить так. Тетя пришла спасти вас. Вы — евреи. Нельзя
— Что вы их уговариваете? — сказал тете один из русинов. — Уж мы возьмем их.
— Не берите их силой, — с трудом произнесла я.
Терпение одного из парней лопнуло, он сказал:
— Мы стараемся изо всех сил. Но если не понимают — выхода нет. Чего ты идешь от нас? Чтобы мы вас умоляли?
— Дети, — вымолвила я, и слова застряли в горле, — вам решать, я не хочу вмешиваться.
— Мы останемся с тобой, — произнес Авраам, который до сих пор не издал ни звука.
— Что ты такое говоришь? — один из русинов возвысил голос. — Вы должны вернуться на свое место, а место ваше — с евреями. Эта женщина заботилась о вас до нынешнего дня, а теперь вы должны вернуться домой, понятно?
Какое-то мгновение я собиралась обратиться к русинам, моим братьям, и сказать им, что эти дети мне дороже всего, что я их вырастила и без них мне жизни нет. Но тут же поняла, что они заботятся только о своей выгоде, ни в чем мне не уступят, — и немота сковала мои уста.
Пока мы препирались, мальчики сорвались с места и помчались в сторону леса. Они пронеслись стрелой, и не прошло и нескольких мгновений, как скрылись из глаз.
— Что ты с ними сделала? — взъярилась женщина.
Однако парни-русины не растерялись, они поднялись на холм и там разошлись в разные стороны. Дрожь пробежала по моему телу, когда я увидела их суровые лица. Они шли медленно, шаги их были пружинисты. У самого леса они ринулись в чашу, словно два волка. Лес мигом поглотил их.
— Что ты с ними сделала? — женщина снова со злостью обратилась ко мне. — Почему они убегают от меня?
— Не знаю, я не ведьма! — весь свой гнев вложила я в последнее слово.
Женщина, по-видимому, ощутив мой гнев, сказала:
— Я — их тетя. На мне лежит обязанность вырастить и воспитать их. Вот уже два месяца я мечусь в поисках. Почему ты не привела их к нам?
— Боялась, — приоткрылась я ей.
Это единственное слово приизвело магическое действие. Женщина закрыла лицо руками и разразилась рыданиями. В это мгновение я особенно ясно осознала, что вот уже два года эти дети — мои сыновья, я их усыновила, и никто не сможет разорвать эту скрытую связь.
Тем временем женщина превозмогла рыдания и стала рассказывать:
— Я ходила пешком из деревни в деревню. В конце концов евреи сжалились надо мной и наняли для меня этих двух русинов, чтобы они нашли детей. Я им не верила, но они все-таки сумели найти.
Я почувствовала слабость и от этой слабости сказала:
— Дети молились по утрам.
— Спасибо, я благодарна тебе от всего сердца, — рассеянно откликнулась она. — Значит, они молились, ты говоришь?
— Да.
— Слава Богу, не все так черно, — на миг страх исчез с ее лица. — Тяжело ходить пешком от дома к дому, — продолжала она. — Ноги мои распухли. Но есть вещи, которые важнее, чем собственная жизнь, и человек время от времени обязан себе об этом напоминать. Не раз я говорила себе: «Дай этому усталому телу немного покоя». Слава Богу, я преодолела это искушение… Чем дети занимались все время?