Католический бог
Шрифт:
Страх прошел только к рассвету. К рассвету явились надежды. Может быть, настал момент, когда, по слову Гитлера, штурмовики прогонят правительство и наведут порядок в стране?
И он, честный служащий еще не лопнувшего банка, не будет больше бояться ни краха, ни потери места, ни революции. Он - чистокровный немец, а чистокровным немцам будет открыт путь в счастливую жизнь. Только бы скорей совершилось все, и можно было бы зажить в полную ширь! А если Гитлер будет колебаться и тянуть, то штурмовики прогонят и Гитлера!
Утром, после завтрака, приятно было встретиться на скамье возле фонтана с женой пивовара. Надетая сегодня полная форма штурмовика
– Сегодня я отправляюсь, может быть, в последнее путешествие, - говорил он.
– Надо биться и умирать за счастье Германии. Все личное должно быть отброшено.
Тихая, спокойная, похожая на англичанку, она молча слушала его. Он поглядел - никого не видно вокруг... Взял ее за руку и притянул к себе. Тотчас же он увидел за ее плечами огромную фигуру приближающегося пивовара...
Она встала.
– Счастливого пути, - промолвила она негромко.
– Я напишу вам, - отвечал он.
– До свидания.
Подошел пивовар, надо было и ему сообщить о предстоящих боях.
– Желаю успеха, молодой человек, - сказал пивовар. Он был сегодня строг и сдержан, как при деловых операциях.
– Мы выйдем проводить вас к автобусу.
Берлинец следил, как ведет он по саду свою жену, светловолосую, высокую, похожу на англичанку. Она шла, опустив голову, приноравливая свой шаг к его шагу. Вот она скрылась за поворотом аллеи...
Еще пять часов до автобуса. Взяв билет, оерлинец, имея вид торжественный и печальный, долго бродил по лесным дорогам, полюбовался, как неудержимо и шумно стеной белой пены падала вода горной речки в долину, затем, спустившись к мосту, облокотился на узкие перила, следя, как черные форели сменяют под водой неподвижность на стремительный бег и вновь - движение на покой.
Наконец он поднял голову, расправляя затекшие плечи, и вдали, среди черных лесов, заметил зеленый луг. Ему показалось, что он бредит - этот обыкновенный луг, покрытый обыкновенной зеленой травой и даже с обычным плетнем и хижиной, висел в высоте почему-то косяком перед его глазами, тогда как все остальное высилось прямо и ровно к небу. Эта косая зеленая плешь среди сплошной массы леса казалась неправдоподобным миражем.
Выпучив голубые глаза, он в испуге смотрел на это далекое ярко-зеленое пятно, пока не сообразил наконец, что этот луг просто поместился на склоне горы, - в нем гора обнажала свою крутизну, скрытую густым высокоствольным лесом. Но все равно ему было неприятно видеть этот -странный, неблагополучный луг, некогда - до того, как на холодеющей земле образовалась эта громадная хвойная складка, - лежавший, наверное, ровно и гладко, не затрудняя ноги человека и не пугая глаз.
Он отверн-улся и увидел перед собой молодого парня в желтой рубашке, коричневых, тщательно заплатанных, коротких, до колен, штанах и тяжелых черных ботинках. Светлые волосы были зачесаны к затылку, открывая широкий лоб над испуганными голубыми глазами.
Парень как будто собирался о чем-то просить.
– В чем дело, Ганс?
– спросил берлинец.
– Прошу вас, господин, - отвечал Ганс, - меня сегодня рассчитала хозяйка. Она - иностранка, венгерка. Она не имеет права так поступать с немцами, как она со мной поступила.
– А почему она вам отказала?
– спросил берлинец.
– Я не знаю. Я работал хорошо и старательно.
– Да, вы хорошо работали, - согласился берлинец.
Помолчав, он прибавил:
– Так вот как с нами поступают иностранцы, Ганс? Иностранцы по-хозяйски с нами обращаются,
И добро бы француженка, а то еще какая-то венгерка, а? Нет, Ганс, все это никуда не годится.
– Помогите мне, пожалуйста, - сказал Ганс.
– Попробуем, - отвечал берлинец.
– Попытаемся. Постараемся, Ганс, устроить в Германии хорошую жизнь для немцев.
Они двинулись вместе к пансиону.
– Мы это сделаем, не правда ли?
– говорил берлинец.
– На то мы и немцы, чтобы помочь самим себе, да? И слишком богатых людей мы с вами, Ганс, тоже не очень любим, не так ли?
Немцы должны быть равны в труде и богатстве.
Он дружески коснулся руки Ганса.
– Мы, немцы, сумеем помочь себе! Правильно я говорю?
Надо сейчас твердо идти к цели, Ганс, надо уничтожить врагов народа, и тогда все несчастья останутся позади. Что же вы молчите, Ганс?
– Вы очень добры ко мне, - отвечал Ганс.
– Помогите мне, пожалуйста, вернуться на работу. Кроме вас, мне некого просить.
5
Зеленоблузый мужчина, как истый немец, пунктуально, от дома к дому, изучал всех здешних рабочих и служащих. Таков уж был его обычай, всегда спасавший его в затруднительных случаях. Знания его могли быть оплачены в полиции, в местной фашистской ячейке, а также могли пригодиться для того, чтобы спихнуть кого-нибудь и занять его место. Вот узнал он, например, что баварец, служитель пансиона, очень любит пиво, но все сдерживается. Немножко внимания в эту сторону - и вот, из нескольких дел это удалось первым: баварец оправдал надежды ,и очистил место. Правда, какой-то проходимец перебил дорогу, но и о проходимце удалось выяснить такое, что даже и не иностранка выгнала бы его. Он очень хитро намекнул хозяйке, что она нарочно взяла на службу такого, потому что, как иностранка, не любит честных немцев. А с такими рекомендациями, как у зеленоблузого, на освободившееся место берут сразу. Только вот редко места освобождаются. Тут надо очень думать и хорошо понимать политику, чтобы не пропасть.
Все это очень тонкая и небезопасная работа. В Гамбурге грузчики даже грозились убить зеленоблузого. Пришлось перебраться в Штеттин. Тут стало тоже неуютно, и зеленоблузый покинул и Штеттин. Он перебирался с места на место, накапливая знания и опыт, которые, может быть, когда-нибудь дадут ему настоящую хорошую должность.
Пока что зеленоблузый довольствовался мелкими выгодами своего ремесла, и мелкая служба в пансионе могла пока что удовлетворить его в эти трудные времена.
Случались, конечно, в его практике и ошибки. Случалось, что сведения его оказывались неправильными. Может быть, он ошибся и насчет Ганса. Он с недоумением и некоторой даже тревогой смотрел, как Ганс в дружеской беседе с берлинцем приближаются к пансиону. Если ошибся зеленоблузый - то надо удирать отсюда: подстерегут где-нибудь и прибьют, как уже бывало. Но действовать сейчас надо решительно и напролом.
Он поднял руку, приветствуя берлинца (конечно, он уже знал, что это за человек). Берлинец ответил тем же.
Хозяйка сидела под зеленой шляпкой деревянного гриба.
Она встала, обеспокоенная.
– Почему вы прогнали Ганса?
– спросил берлинец.
– Я задаю вам, простите, этот вопрос, потому что немцы в своей стране должны помогать друг другу.
Не успела хозяйка свалить вину на зеленоблузого, как тот сам заговорил - спокойно и солидно.
С первых же его слов берлинец мгновенно изменился - он выпрямился настороженно и взволнованно.