Каторга
Шрифт:
Кражи, грабежи, воровство сильно развиты в округе.
Незадолго до моего приезда тут произошло четыре убийства.
Один поселенец, похороны которого я описывал, хороший, работящий, "смирный" парень, зарезал из ревности свою "сожительницу" и отравился сам.
Женщина свободного состояния отравила своего мужа, крестьянина из ссыльных, за то, что он не хотел ехать на материк, куда ехал ее "милый" из ссыльнопоселенцев.
Один поселенец зарезал сожительницу и надзирателя*.
_______________
*
Наконец, об этом упоминалось в разговоре с Резцовым, убит был зажиточный писарь из ссыльно-каторжных.
Сожительница, которая и "подвела" убийц, не сознается, но, когда я беседовал с ней один на один в карцере, где она содержится, она озлобленно ответила:
– А чего ж на них смотреть-то, на чертей? Не законный, чай? Поживет, кончит срок, да и поминай его как звали! Куда наша сестра под старость лет без гроша денется!..
И, помолчав, добавила:
– Не убивала я. А ежели б и убила, не каялась бы. Всякий о себе тоже должен подумать!
Вот вам сахалинские "нравы".
Отъезд
Пароход готов к отплытию.
По Корсаковской пристани, заваленной мешками с мукой, движется печальная процессия.
На носилках, в самодельных неуклюжих креслах, несут тяжких хирургических больных, отправляемых для операции в Александровск.
Страдальческие лица... А впереди еще путешествие по бурному Татарскому проливу...
Тут же, на пристани, разыгрывается трагедия-комедия... трагикомедия...
Агафья Золотых уезжает с Сахалина на родину и прощается со своим сожителем, ссыльнопоселенцем из немцев.
"Агафья Золотых", - это ее "бродяжеское", не настоящее имя, - попала на Сахалин добровольно.
Ее друг сердца был сослан в каторгу за подделку монеты.
Чтобы последовать за ним на каторгу, она назвалась бродягой.
Ее судили, как не помнящую родства, сослали на Сахалин, - здесь ее ждало новое горе.
Тот, ради кого она пошла на каторгу, умер.
"Агафья Золотых" открыла свое "родословие" и просила возвратить ее на родину.
А пока "ходили бумаги", - ведь есть-то что-нибудь надо!
Агафье пришлось сойтись с поселенцем, пойти в "сожительницы".
Понемногу она привыкла к сожителю, полюбила его, как вдруг приходит решение возвратить "Агафью Золотых" на родину, в Россию.
– Прощай, Карлушка!
– говорит, глотая слезы, Агафья.
– Не поминай лихом. Добром, может, не за что!
– Прощайте, Агашка!
– отвечает немец, молодой парень.
Катер отчаливает, через полчаса приходит обратно, и на пристань выходит... "Агафья Золотых".
На пароходе появление "Агафьи Золотых" произвело
– Как, Агафья Золотых? Какая Агафья Золотых? Да ведь мы в прошлом году еще увезли Агафью Золотых? Отлично помним! Из-за нее даже переписка была. Как только пришли в Одессу, Агафья Золотых, не ожидая, пока за ней явится полиция, сбежала с парохода!
Оказывается, что Агафья Золотых, не желая уезжать от человека, которого она успела полюбить, "сменялась именами" - и под ее именем уехала и гуляет себе по Руси какая-то ссыльно-каторжная*.
_______________
* Вот вам доказательство, что, несмотря на фотографические карточки, "смены" бывают и до сих пор.
Теперь "Агафью Золотых" решительно отказываются принять на пароход.
– Да ведь это настоящая "Агафья Золотых"! Ее все здесь знают! То была какая-то ошибка!
– говорит тюремная администрация.
– А нам какое дело! Станем мы по два раза одну и ту же "Агафью Золотых" возить!
Агафью возвращают на берег.
– Ну, Карлушка, видно, судьба уж нам вместе жить, - говорит Агафья. Идем домой!
– Зачем же я с вами пойду, Агашка?
– рассудительно отвечает немец. Я буду брать себе другую бабу, Агашка!
В ожидании отъезда сожительницы, немец успел присмотреть себе другую, условился, договорился.
Агафья качает головой.
– Был ты, Карлушка, подлец, - подлецом и остался. Тфу!
– Агафья! Агафья! Куда ты? Стой!
– кричит ей кто-то из "интеллигенции".
– Садись в катер! Я попрошу капитана, может, и возьмет!
Агафья поворачивается на минутку.
– А идите вы все к черту, к дьяволу, к лешману!
– со злобой, с остервенением говорит она и идет.
Куда?
– А черт ее знает, куда!
– как говорят в таких случаях на Сахалине.
Еще раз, - в третий раз уже жизнь разбита...
Пора, однако, на пароход.
– Все готово!
– говорит... персидский принц.
Настоящий принц, которому письма с родины адресуются не иначе, как "его светлости".
Он осужден вместе с братом за убийство третьего брата.
Отбыл каторгу и теперь что-то вроде надзирателя над ссыльными.
Он распоряжается на пристани, очень строг и говорит с каторжными тоном человека, который привык приказывать.
– Алексеев, подавай катер! Пожалуйте, барин!
– помогает бывший принц сойти с пристани.
Последняя баржа, принимающая остатки груза, готова отойти от парохода.
– Так не забижают, говорили, надзиратели-то?
– кричит с борта один из наших арестантов, - из тех, которых мы везем.
– Куды им!
– хвастливо отвечает с баржи старый, "здешний" каторжанин.