Каторга

Дорошевич Влас Михайлович

На следующей ступеньке человеческого падения мы встречаемся с очень распространенным типом в о л ы н щ и к а. "Затереть волынку" на арестантском языке называется затеять ссору. Волынщики, это - такие люди, которые только тем и живут, что производят в тюрьме "заворожки". Сплетничая, наушничая арестантам друг на друга, они ссорят между собою более или менее состоятельных арестантов, чтобы поживиться чем-нибудь от того, чью сторону они якобы принимают. Этими волынщиками кишат все тюрьмы. Таких людей много и везде, кроме тюрьмы. Но в каторге, вечно озлобленной, страшно подозрительной, недоверчивой друг к другу, голодной и изнервничавшейся, в каторге, где за шестьдесят

копеек режут человека, где, имея в кармане гроши, можно нанять не только отколотить, но и убить человека, - в каторге волынщики часто играют страшную роль. Часто не из-за "чего" происходят страшные вещи. Заколотив насмерть арестанта, или при виде лежащего "с распоротым брюхом" товарища, каторга часто с недоумением спрашивает себя:

– Да из-за чего же все случилось? С чего пошло? С чего началось?

И причиной всех причин оказываются волынщики, затеявшие "заворожку" в надежде чем-нибудь поживиться. Робкому, забитому арестанту приходится дружить да дружить со старым, опытным волынщиком, а то затрет в такую кашу, что и костей не соберешь.

Ступенью ниже еще стоят г л о т ы. С этим типом вы уже немножко знакомы. За картами, в споре на арестантском сходе они готовы стоять за того, кто больше даст. "Засыпать" правого и защищать обидчика им ничего не значит. Таких людей презирает каторга, но они имеют часто влияние на сходах, так как их много, и действуют они всегда скопом. Глот - одно из самых оскорбительных названий, и храп, как его назовут глотом, полезет на стену:

– Я - храп. Храпеть на сходах люблю, это верно. Но чтоб я нанимался за кого...

И фраза может кончиться при случае даже ножом в бок, камнем или петлей, наброшенной из-за угла. Это не мешает, конечно, храпам быть, по большей части, глотами, но они не любят, когда им об этом говорят. Для глотов у каторги есть еще два прозвища. Одно - остроумное "чужой ужин", другое - историческое "синельниковский закуп". Происхождение последнего названия восходит еще ко времени, когда, при господине Синельникове, за поимку бродяги в Восточной Сибири платили обыкновенно три рубля. С тех пор каторга и зовет человека, готового продать ближнего, "синельниковский закуп". Название - одно из самых обидных, и, если вы слышите на каторге, что два человека обмениваются кличками:

– Молчи, чужой ужин!

– Молчи, синельниковский закуп.

Это значит, что на предпоследней ступеньке человеческого падения готовы взяться за ножи.

И, наконец, на самом дне подонков каторги перед нами - х а м. Дальше падения нет. Хам, в сущности, означает на арестантском языке просто человека, любящего чужое. "Захамничать", значит, взять и не отдать. Но хамом называется человек, у которого не осталось даже обрывков чего-то, похожего на совесть, что есть и у глота, и у поддувалы, и у волынщика. Те делают гнусности в арестантской среде. Хам - предатель. За лишнюю пайку хлеба, за маленькое облегчение он донесет о готовящемся побеге, откроет место, где скрылись беглецы. Этот тип поощряется смотрителями, потому что только через них можно узнавать, что делается в тюрьме.

Хам - это страшное название. Им человек обрекается, если не всегда насмерть, то всегда на такую жизнь, которая хуже смерти. Достаточно обыска, даже просто внезапного прихода смотрителя, чтобы подозрительная каторг сейчас увидала в этом "что-то неладное" и начала смертным боем бить тех, кого она считает хамами. Достаточно последнему жигану сказать:

– А наш хам что-то, кажись, "плесом бьет" (наушничает начальству).

Чтоб хаму начали ломать ребра.

Больше того, довольно

кому-нибудь просто так, мимоходом, от нечего делать, дать "хаму подзатыльника", чтобы вся тюрьма кинулась бить хама.

– Бьет, значит, знает за что.

Чтоб хаму "накрыли темную", завалили его халатами, били, били и вынули из-под халатов полуживым.

Посвящение в каторжники

Всякий, конечно, слыхал об этом обычае "посвящения в арестанты", об этих жестоких истязаниях, которым умирающая от скуки и озлобленная тюрьма подвергает "новичков".

Для чего тюрьма творила над "новичками" эти истязания, при рассказе о которых волос встает дыбом? Отчасти, как я уже говорил, от скуки, отчасти по злобе на все и на вся и из желания хоть на ком-нибудь выместить накипевшую злобу, от которой задыхается человек, а отчасти и из практических соображений, нужно было узнать человека, устоит ли он против жалобы начальству, даже если его подвергнут страшным истязаниям. Ведь надо же знать человека, пришедшего в "семью". Будет ли он всегда и во всем надежным товарищем?

Я обошел все сахалинские тюрьмы и могу с полной достоверностью сказать, что прежний страшный обычай "посвящения в каторжники", обычай пытать "новичков", отошел в область преданий. Теперь этого нет. Тогда розга и кнут свистели повсюду, и это отражалось на нравах тюрьмы. Теперь нравы "мягчают".

"Молодая" каторга делает только удивленные глаза, когда спрашиваешь: "А нет ли у вас таких-то и таких-то обычаев?" И только старики Дербинской каторжной богадельни, когда я им напоминал о прежних обычаях "посвящения", улыбались и кивали головами на эти рассказы, словно встретились с добрым старым знакомым.

– Было, было все это! Верно.

И они охотно пускались в те пространные описания, в которые всегда пускается человек при воспоминаниях о пережитых бедствиях.

А "молодая" каторга и понять даже этих обычаев не может:

– Да кому же какая от этого польза?

"Польза", - вот альфа и омега всего миросозерцания теперешней каторги. И в этом нет ничего удивительного: преобладающий элемент каторги - убийцы с целью грабежа, то есть люди, совершавшие преступление ради "пользы". И нравам, обычаям и законам этих людей приходится подчиняться остальным: дисциплинарным, жертвам случая, семейных неурядиц и так далее.

"Польза", это - все. Каторжанин, совершивший убийство на Сахалине, рассказывал мне о своем преступлении и упомянул о том, что по его преступлению забрали было и другого ни в чем неповинного поселенца:

– Но я его высвободил... Потому он не мог быть в моем деле полезен.

– А если бы "мог быть полезен", он бы запутал ни в чем неповинного человека, и вся каторга бы его поняла:

– Должен же человек думать о своей "пользе". Всякий за себя.

Все теперешнее "посвящение в каторжники" состоит в том, что тюрьма старается извлечь из новичка "пользу", то есть, пользуясь его неопытностью, обмошенничать его, елико возможно.

Для этого у каторги есть несколько игр, в которые только можно играть, что с "новичками": в платочек, в крестики, в кошелек, в наперсток, в тузы, в черное и красное.

В этом "посвящении" есть даже нечто симпатичное: тут наказывается страсть к легкой и верной наживе, желание объегорить своего же брата наверняка.

__________

Вновь прибывшая на пароходе партия выдержала карантин, подверглась медицинскому освидетельствованию, разделена, безо всякой практической пользы и безо всякого применения этого деления, на "полносильных", "слабосильных" и "вовсе неспособных к труду", и явилась в тюрьму.