Каторжанин
Шрифт:
Машина почти новая, но никак не заводилась. Матвей уже собирался уходить, когда двигатель наконец «схватился» и заработал. Но в это же время из дома выскочил мужик с топором в руке.
А ворота во двор железные, с удара их не откроешь. Но и в этот раз Матвей работал в паре с Ритой. Она не отвлекала жертву, не лезла к нему в постель, не усыпляла, а тупо стояла у ворот. «Девятка» завелась, и она тоже пришла в движение – открыла створку ворот.
А вторую створку открыть не успела: не было у нее для этого времени. Впрочем, хватало и одной половины, чтобы выехать.
Матвей
– Убью, суки! – орал потерпевший.
Одной рукой он схватился за ручку задней двери, которую не успела закрыть за собой Рита, замахнулся топором, но промазал, и боек быстро опустился на заднее стекло. Мужику пришлось отвалить в сторону, а машина вырвалась в лабиринт узких улочек и вскоре покинула дачный поселок.
– Блин, я тащусь с тебя, Молотов! – сжимая кулаки, восторженно просияла Рита.
Она только что могла остаться без ноги, впереди опасность, а ей хоть бы хны. Ей нравилось угонять машины, и она этого не скрывала.
А еще Матвея смущала самостоятельность. Она могла пропадать с ним сутками, не отчитываясь перед родителями.
Какое-то время Матвей молчал, набираясь решимости, и наконец спросил:
– Скажи, зачем тебе это все надо?
– Что это? – не поняла Рита.
– Ну, со мной, на дело… Зачем?.. Могут же схватить, а это реальный срок. Зачем тебе это?
– А тебе?
– У меня долг, мне отрабатывать надо. Если не отработаю, поставят на нож.
С тех пор как Шалут поставил его на счетчик, Матвею больше не надо было искать оправдания – ни перед собой, ни перед Ритой. Проигрался он и теперь ходит в должниках. Больше никогда не сядет за карточный стол, слово себе дал завязать с этим делом. Но кому от этого легче?
– Я не хочу, чтобы тебя поставили на нож. Поэтому я с тобой.
– А если влетишь?
– Все равно… Я люблю тебя, Молотов. Я очень тебя люблю.
– Да ну!
Он хотел, но не мог верить. Она ведь едва успела рассмотреть его тогда в машине. Был бы на его месте кто-то другой, она бы отдалась так запросто и ему.
– Гну! – Надув щеки и скрестив руки на груди, Рита отвернулась. Она не собиралась его в чем-то убеждать, она просто хотела быть рядом.
Помятая дверь, разбитые стекла. Все это, конечно, можно было починить, люди у Шалута для этого есть, но вор качал головой, осматривая машину.
– Ну, я же не прошу три штуки за это дело, – вздохнул Матвей. – Можно две с половиной.
– И на «общак»… Полторы в зачет пойдет… Мало… И долго… – качая головой, тускло сказал Шалут. – Кто там у тебя?
Он заметил сидящую в машине Риту, щелкнул пальцами по стеклу, движением пальцев поманил ее к себе. И Матвей кивнул – да, она может выходить. Машину он уже, считай, сдал, сейчас они покинут гаражный кооператив, поймают тачку и отправятся на новое дело. Если, конечно, Рита будет настаивать. Он бы дал ей отдохнуть пару дней, но не хочет она – такая вот ситуация.
Рита вышла из машины и взяла Матвея за руку, с опаской глядя на вора.
– Здрасте!
– Хорошенькая. Твоя телка?
– Она – не телка! – вскинулся Матвей.
– Это правильно, – покладисто улыбнулся вор. – Не надо признаваться в том, чего нет… Здесь пока побудешь! –
– Почему это? – возмущенно спросил Матвей.
– Сделаешь дело – заберешь, – ответил Шалут и, отводя Матвея в сторонку, с нотками зависти в голосе добавил: – Клевая девчонка… Невеста?
– Ну-у… В общем, да.
– Я тебе, брат, подарок на свадьбу сделаю. Тридцать «косарей» скину. Пятьдесят останется. Но ты их сегодня и отработаешь. И все, никаких долгов.
– Сегодня? – У Матвея сжалось сердце в недобром предчувствии.
– Ну, а чего тянуть… Пацан ты правильный, я в тебя верю… Короче, фраера одного нужно проучить.
– Фраера? Проучить? – пробормотал Матвей.
– Только мямлить не надо… – с осуждением глянул на него вор. – Сделаешь дело и дальше работай. Я тебе «штуку» на каждую тачку накину.
– А что делать надо?
Шалут выразительно провел пальцем по горлу.
– Что, так серьезно? – похолодел Матвей. Одно дело – морды всяким козлам на дискотеках бить, машины угонять, и совсем другое – убивать. На «мокруху» он не подписывался.
– Очень серьезно. И ты уже в курсе дела. Поэтому без вариантов: или ты решаешь проблему, или твоя девочка остается здесь. Навсегда.
Уж полночь близится, а Германа все нет… Смешно это или нет, но жертву действительно звали Германом. Рослый парень, плотного телосложения, можно даже сказать, качок. Матвей не видел его вживую, но Шалут дал подробное описание. Массивная тяжелая голова, круглое лицо, маленькие поросячьи глазки, широкий приплюснутый нос, а главное, раздвоенный подбородок. Шалут назвал его «яйцебородым».
Матвей знал, где он живет, и, придя к его дому, устроился в беседке, наблюдая за подъездом. Июнь месяц, в это время дни длинные, а ночи предельно короткие. Темнеть еще только-только начинает…
Герман еще молодой, он мог и до самого утра гулять, обычное дело. Но Матвею не хотелось пропадать в этом дворе всю ночь. Ему спешить надо: Рита в заложницах у Шалута, и он должен как можно скорее освободить ее… А Германа все нет, и ощущение тупика усиливается.
Сумерки сгустились, во дворе зажглись фонари, и Матвей переместился на скамейку перед подъездом. Только он сел, как появился Герман. Действительно, рослый, мощный. И яйцебородый. Он быстро прошел мимо, и тот, словно подхваченный вихрем, вскочил и понесся за ним…
Матвей никогда еще никого не убивал, он даже не знал, как это делать. И страшно ему, и вид у него растерянный – Герман мог заподозрить неладное. Но парень ничего не замечал, и Матвей беспрепятственно зашел в подъезд, доставая из кармана нож…
Шалут говорил, куда и как нужно бить, чтобы наверняка, но все наставления вдруг вылетели из головы. И решимость убивать исчезала ударными темпами. Зачем он должен убивать? Ясно же, что Шалут играл краплеными картами. Он же нарочно поставил его на долг, чтобы подбить на «мокрое» дело. Возможно, собирался использовать его как одноразовую торпеду. Матвей убьет Германа, а потом на нож поставят и его самого. И Риту заодно. А если так, то нужно возвращаться, забирать Риту, а там видно будет. Страна большая, а руки у воров коротки… Действительно, нет никакого смысла убивать человека, только грех на душу брать.