Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
Нилов умолк, ожидая вопросов. Но ссыльные подавленно молчали. Они поняли из слов начальника Камчатки, что их ждёт тяжёлая борьба за выживание, придётся стать и рыбаком, и охотником, и плотником и в поте лице добывать хлеб свой насущный. Нилов заметил их растерянность и сказал миролюбиво:
— Я без нужды не свирепствую. И досаждать вам мелочным опекунством не намерен. Предоставляю вам полную свободу, в рамках дозволенного, разумеется. Надеюсь, и вы не подведёте меня всякого рода предосудительными поступками.
Он отпустил всех, кроме Беньовского, чем-то заинтересовавшего его.
— Кто вы такой? — спросил Нилов.
— Теперь невольник,
— Такой молодой — и генерал?! — удивлённо воскликнул Нилов.
— Что тут удивительного? В армии конфедератов люди выдвигаются быстро. Начинал капитаном. До этого пришлось участвовать в Семилетней войне.
— Вы, вероятно, образованный человек?
— Как вам сказать... Отец мой, тоже генерал, не жалел средств на моё воспитание. Сперва меня обучали домашние учителя в отцовском имении, люди учёные и достойные. Потом я продолжал образование в Вене у отцов иезуитов. Там больше налегали на латынь, богословие, риторику.
— Латынь знаете в совершенстве?
— Можно сказать, да. А ещё владею кроме родного венгерского польским, немецким и французским. Нужда заставила овладеть и вашим русским.
— Похвально, похвально. Я не случайно спрашиваю о вашем образовании. Мы ещё вернёмся к этому.
Подселили Беньовского к Петру Алексеевичу Хрущову, тому самому, с которым Морис уже разговаривал. С первых же бесед у него сложилось впечатление о Хрущове как человеке образованном и рассудительном. Днём они отправлялись на рыбалку. Пётр Алексеевич хорошо изучил реку и знал каждый омуток, где можно вдоволь наловить хариуса. Он превосходно наловчился плести из ивового прута верши-ловушки. На зиму Хрущов засолил большой запас лосося и лососёвой икры. На берегу реки велись нескончаемые беседы, продолжавшиеся вечерами в избе при сальной свече.
— Что вы можете сказать о Нилове? — спросил Хрущева Беньовский.
— Человек он по натуре своей добрый, — ответил Пётр Алексеевич. — Один грех за ним водится — подвержен пьянству. И администратор нерадивый. Людей подраспустил. Караульные у него спят на посту и тоже пьянствуют, по примеру начальника.
— Так-так, — произнёс Беньовский, думая своё. От Нилова, очевидно, больших претензий не будет. Другой бы на его месте житья не давал ссыльным, следил за каждым их шагом. Гарнизон подразболтался и утерял бдительность. Значит, надо осуществлять план бегства, пока начальником в Большерецке этот добрый и пьющий Нилов.
Беньовский расспрашивал Хрущова о старых ссыльных. Их было в Большерецке четверо. Самым старым по возрасту и сроку пребывания был Александр Турчанинов, бывший камер-лакей правительницы Анны Леопольдовны, матери императора-младенца Иоанна Антоновича. Сохранив приверженность Брауншвейгской династии, он возмечтал составить заговор с целью свергнуть и умертвить императрицу Елизавету Петровну и возвести на престол отстранённого Иоанна. К участию в заговоре Турчанинов привлёк прапорщика Преображенского полка Ивашкина и сержанта Измайловского полка Сновидова. Усилия нескольких заговорщиков, не нашедших сколько-нибудь широкой поддержки ни в армии, ни среди придворных, оказались бесплодной авантюрой и были обречены на заведомый провал. Заговорщики были арестованы, биты кнутом, а Турчанинову, как главному зачинщику заговора, вырвали ноздри и язык, после чего все
Двадцать лет спустя другая группа заговорщиков составила новый заговор с целью свержения Екатерины II и возведения на престол всё того же злополучного узника Иоанна Антоновича. Во главе заговора встал поручик Измайловского полка Семён Гурьев. В заговоре также приняли участие его братья, Иван и Александр Гурьевы, и капитан того же полка Пётр Хрущов. Все они были приговорены к ссылке на Камчатку. Из них Семёна Гурьева и Хрущова определили на поселение в Большерецк. Четвёртым ссыльным здесь был немец Магнус Мейдер, бывший адмиралтейский лекарь. Причину его ссылки Хрущов объяснить не смог. Помалкивал об этом и сам Мейдер, человек малообщительный. По предположению Хрущова, лекарь мог быть уличён и арестован как агент прусского короля.
— Поручик Мирович был связан с вами? — спросил Беньовский, выслушав рассказ Петра Алексеевича.
— Нет. Это имя нам тогда вовсе не было известно. Мирович пытался два года спустя вызволить несчастного Иоанна Антоновича из Шлиссельбургской крепости. Погибли оба. До нас дошли запоздалые слухи.
— В чём вы видите причину неудач таких заговоров?
— Наверное, в том, что нас было слишком мало. Кучка смельчаков, не имевших широкой опоры со стороны людей, окружавших трон. Мы пытались расширить число заговорщиков, заводили опасные беседы с лицами, внушавшими нам доверие. Но обожглись на первом же человеке, оказавшемся доносчиком. И это привело к провалу. Увы, имя Иоанна Антоновича мало кого привлекало. Екатерина, щедрой рукой одаривая гвардию, дворянство, вельмож, была реальной, осязаемой фигурой. На неё молились. Это мы поняли не сразу. А если бы поняли ещё тогда, то скорее всего отказались бы от своих романтических замыслов.
— Как вы мыслите своё будущее, капитан?
— Оно беспросветно. Нам было выдвинуто серьёзное обвинение. Такое монархи так легко не прощают.
— А вам не приходила в голову мысль изменить вашу судьбу?
— Конечно, приходила, и не раз. Но что значит изменить судьбу? В нашем положении это может быть только бегство.
— Да, бегство. Вы совершенно правы.
— А для этого нужно вовлечь в заговор моряков и завладеть судном.
— Вы прямо читаете мои мысли, капитан.
— Я следую логике вещей. А логика подсказывает единственный выход.
— Единственный. Мы с вами единомышленники. Вашу руку, Пётр Алексеевич.
Они обменялись рукопожатиями, как два сообщника.
— На ваших сотоварищей можно рассчитывать? — испытующе спросил Беньовский.
— Я думаю, что да. Впрочем, от старика Турчанинова практической пользы ждать не приходится. Стар, вечно на хвори жалуется. А с Гурьевым и Мейдером я поговорю.
Нилов продолжал проявлять интерес к Морису Августу и приглашал его то в канцелярию, то к себе в дом. С утра начальник области бывал ещё трезв и рассуждал внятно. Завязывалась беседа. Нилов расспрашивал Беньовского о сражениях Семилетней войны, о столице Священной Римской империи Вене, о движении конфедератов и с интересом слушал его рассказы. Почувствовав в характере собеседника доброту и жалостливость, Морис Август решил сыграть на этой струнке.