"КАТРИОНА", ГОД 3217. КОСМИЧЕСКАЯ ЛЕТОПИСЬ (Главы 1 - 12)

Талагаева Веда Георгиевна

Телепат, не оборачиваясь, пожал плечами.

– Не видели телепатов вблизи? Ладно, пусть посмотрят. Я согласен.

– Тогда я попрошу сотрудников из медицинского центра сейчас прийти к вам, - сказал Лавров, надеясь, что его голос звучит вполне непринужденно, и поспешил уйти.

"Больше не подходи к нему", - сказал он себе, понимая, что удержаться будет трудно.

Ужин за казенный счет был, как всегда отвратителен. Сплошная синтетика и концентраты. Зара принесла с собой в термокапсуле бульон с фрикадельками, которого хватило по маленькой порции на всех. Ланскис

поделился ореховым рулетом. Неприкаянный Ферье явился, как всегда, с пустыми руками. Сам Лавров достал пирожки с мясом, которые испекла Дана, его давняя домработница, служившая у него еще до войны. Лара их очень любила и, приезжая в гости и в отпуск, могла съесть целое блюдо за один раз. Потом смеялась и говорила, что не влезет ни в одни джинсы. Соратники тоже смели пирожки в один присест. Ларов их есть не стал, почему-то не смог откусить ни куска.

– Арестованного не забудь покормить, - сказал Ланскис служащему базы, который накрывал на стол и убирал посуду.

– Жратву еще на него тратить, - проворчал Ферье, - Все равно послезавтра в расход.

– Давай его еще будем голодом морить, - со злой иронией подхватила Зара.

– Моих в концлагере морили, - сквозь зубы заметил Ферье.

– Не он, - отрезала Зара, - Если ты мстить кому собрался, то это не здесь. Здесь у нас суд вообще-то.

– Да с чего ты взяла?
– рассердился Ферье, - Ты с самого утра ко мне лезешь. Я только хочу сказать, скорее бы разделаться с этим делом. Сато он ведь нелюдь. Ему бы просто пулю в лоб, а не везти его на орбиту, и зря топливо тратить.

– Какой ты эконом, - усмехнулся Ланскис, - А как же пули? Их тоже переводить жаль. Дело, видишь ли, в том, что нам следует соблюдать секретность. Исполнение приговора на орбите помогает нам замести следы. У нас тут хоть и суд, как правильно говорит Зара, но тайный. А всех подряд стрелять, как ты пропагандируешь, это подставлять премьер-министра, который на нас надеется.

Ланскис всегда казался таким флегматичным, а ведь ему тоже здорово досталось. Он почти полгода просидел в тюрьме для военнопленных. Его уже собирались расстрелять, но в последний момент отложили казнь, как раз в тот день, когда город заняли независимые. Если все это и оставило какой-то след в душе Ланскиса, по его виду этого никак нельзя было сказать.

– Ладно, проехали, - с неохотой проговорил Ферье, - Вы правы, правы. Делать все нужно, как положено.

– Доешь бульончик, - посоветовала ему Зара.

Лавров ценил своих помощников. Все-таки тяжело раз за разом посылать людей на смерть, какими бы они не были. Обычно, они вчетвером неплохо ладили, не смотря на различия во взглядах и характерах. Но сегодня с каждым словом собеседников, Лавров начинал понимать, что они его все больше раздражают. Он встал из-за стола.

– Пойду пройдусь.

Зара бросила на него сочувствующий взгляд. Все трое, оставшиеся за столом, переглянулись.

– Вениамин Григорьевич, - окликнула Зара, когда Лавров уже был в дверях, - Думаю, нам следует вас спросить. Вы уверены, что ваше личное отношение к этому делу не помешает вам выполнять свои обязанности?

Лавров, уже взявшись за ручку двери, остановился.

Во взглядах, направленных на него, он уловил сомнение.

– Как раз из-за моего личного отношения к данному делу, все, чего я хочу - как можно правильнее и ответственнее выполнить свои обязанности, - твердо ответил Лавров и вышел.

Тем не менее утром, перед тем как идти на оглашение приговора, Лавров испытал большой соблазн сказаться больным и пропустить это мероприятие. Он не хотел снова видеть Кристофера Сато. Он вообще его не хотел больше видеть никогда. Лавров спрашивал себя, станет ли ему легче, когда Сато умрет. Станет ли ему вообще когда-нибудь легче? В душе Лавров знал ответ на этот вопрос и опасался, что ответ ставит под сомнение всю проделанную трибуналом работу. Не желая допускать малодушие в свои мысли, он отбросил самокопание и пошел в диспетчерскую, которую использовали, как зал суда.

– Ну, вот, ты доволен, Ферье?
– спросил Ланскис, когда обвинительное заключение и приговор были зачитаны и приговоренного вернули в камеру, - Теперь можно готовить шаттл к вылету. Завтра с утра все закончится.

– Вот и прекрасно, - заявил Ферье.

– А он ничего не возражал, когда читали обвинительное заключение, - задумчиво протянула Зара, глядя сквозь стеклянную стену диспетчерской на взлетную полосу, - Не оправдывался. По-моему, он готов умереть.

– Да, брось, - отмахнулся Ферье, - Все они хотят пожить. Хотят до потемнения в глазах.

– Он не хотел, - грустно возразила Зара, - Противно это все как-то. В первый раз противно.

Лаврову нравилась Зара Коэн. Ее муж и ребенок погибли при бомбардировке Инубы, когда Земной альянс бомбил жилые кварталы. Но смерть близких не иссушила ее душу, как иссушила душу Ферье или самого Лаврова. В Заре оставалось то, что называется старым наивным словом "доброта". За это она и нравилась Лаврову.

– А ты сходи его пожалей, по головке кудрявой погладь, - съязвил Ферье, - Это он сейчас такой агнец божий. А если бы не браслет, он бы моргнул глазом, и мы бы все тут сдохли.

– В принципе, он прав, - заметил Ланскис, - Но держался парень молодцом, и вся процедура в этот раз была неприятной.

– А ты и нашим, и вашим, - проворчал Ферье.

– Я объективен и потому согласен с обоими, - непрошибаемо ответил Ланскис, - Может, сгоняем в город, в кафе поедим, а не будем опять травиться здешней гадостью?

– Выберите место поукромнее, вас не должны видеть вместе, - напомнил Лавров.

– А вы не с нами?
– спросил Ферье.

– Что-то не очень чувствую себя, - ответил Лавров.

Все поняли, это предлог, чтобы остаться одному, но возражать или приставать с расспросами никто не стал.

Лавров вышел из здания диспетчерской и побрел по взлетной полосе в ту сторону, где она, как казалось, заканчивалась небом. Хотелось курить. Лавров остановился, шаря по карманам.

– Прошу, - тонкая бледная рука протянула в раскрытом виде старомодный портсигар с ванильными сигареллами.

Лавров любил табак покрепче, а не это дамское ароматизированное баловство. Но отказ посчитал невежливым и взял сигареллу доктора Паука.