Кавалер Золотой Звезды
Шрифт:
Сергей оставил машину под горой и быстрыми шагами взошел на вершину.
— Никита Никитич! — сказал он. — Да ты примостился на этой вершине, как орел!
— Удобно! — воскликнул Никита Никитич. — Погляди, какой обзор в окружности! Все перед очами!
— Вид, верно, хорош. А как идут дела?
— Помаленьку движемся, — ответил Никита Никитич, поглаживая куцую, молодцевато подрезанную бородку. — По последним донесениям, впереди идет «Власть Советов». Родионов прислал рапорт — поставлено уже более сорока столбов… Малость похуже в остальных колхозах, а особенно в «Ударнике». И опять же беда с транспортом. Председатели доносят —
— А это что за казачья сотня? — не отвечая, спросил Сергей, кивнув на верховых.
— При мне. Связные…
— Играешься, Никита Никитич, на старости лет? Штаб открыл, полководца из себя строишь? Связные, в бинокль смотришь? А к чему все это?
— Как к чему? — возразил Никита Никитич. — Не сидеть же мне в станице? Тут я у всех на виду, и передо мной все как на ладони. Вот на этом ближнем участке люди уже обедают, потом прилягут отдохнуть — и я все вижу… Или какое совещание созвать — пошлю нарочных…
— Вот что, Никита Никитич, — строго сказал Сергей, — этот спектакль на вершине горы нужно кончать.
Никита Никитич нахмурился, склонил голову и стоял молча.
— И чего ж ты мне упрек делаешь? — глухо сказал он. — Сам же на заседании намекал, чтоб все на военный лад и чтобы штабы…
— Намекал, да не сделал. — Сергей посмотрел на коннонарочных. — Вот ты жалуешься, что у тебя не хватает транспорта, а шестерых лошадей держишь на горе. В станичном совете тыждневные без дела скучают, а ты тут в бинокль даль рассматриваешь… Чтобы сегодня этого ничего не было! Приехал Прохор Ненашев, ему нужны люди.
Никита Никитич пристыженно молчал, но по лицу его, красневшему пятнами, было видно, что он злился.
— Где находится «Власть Советов»? — спросил Сергей.
— Там, — Никита Никитич указал рукой.
— Поедем к Родионову. Верховых отправь в станицу, пусть они там помогают Ненашеву строить трансформаторную будку.
Был послеобеденный час отдыха. Строители спали, Над ними царила тишина — ни ветерка, ни песни жаворонка, — только слышалось тяжелое дыхание, как в большом общежитии среди ночи, да изредка позвякивали уздечками лошади, стоявшие у корыт. Казалось, люди упали на землю, где кто стоял.
Сергей и Никита Никитич оставили машину и пошли, осторожно переступая через спящих, боясь потревожить их покой. А люди спали таким крепким сном, что хоть пали из пушки — не проснутся!.. Кто спрятал голову под бричку, в тень, широко раскинув ноги; кто поудобней устроился возле колеса, на влажной и прохладной земле, прикрыв от солнца лицо платком или картузом; кто соорудил из рядна подобие шатра и сунул туда голову… Вот трое мужчин растянулись посреди дороги: они лежали навзничь, широко, по-богатырски раскинув сильные руки; под самодельным шатром спали девушки, спрятав в холодок лишь молодые, опаленные солнцем лица и подогнув едва прикрытые юбкой колени; вокруг столба гурьбой лежали мальчуганы-подростки, — сон их был так сладок, что и жара им была нипочем; невдалеке от них ничком лежала женщина, и волосы ее, широко распустившись, покрывали голые, под цвет меди, плечи…
Не спал только Иван Родионов. Он сидел под бричкой, без рубашки, в галифе с алыми лампасами, все такой же краснощекий, с пышными и красивыми русыми усами. На коленях у него лежала толстая
— Сюда! Эй, сюда!
— Удивляюсь, Иван Герасимович, — сказал Сергей, подавая Родионову руку, — как ты можешь не спать, когда вокруг тебя такой богатырский сон.
— А вот так и могу. Тут секрет простой: ни черта, брат, не спится. Еще никогда меня так не мучила бессонница. Веришь, на фронте и то со мной этого не случалось, спал нормально.
— Отчего ж теперь не спишь? — спросил Сергей, усаживаясь в тени.
— Думки беспокоят.
— О чем же те думки, если не секрет?
— Все о том же. Столбы стоят перед очами.
— Так ты ж еще мало их поставил?
— Да не в том дело, мало или много. — Родионов притронулся пальцем к усам, задумался, как бы решая, погладить их или уже ответить Сергею, а тогда заняться и усами. — Столбы поставим, не в этом мое беспокойство. А вот сама теория меня смущает. Ведь это же не шуточное дело — в станицу идет электричество! В любой отрасли хозяйства будет электромотор, техника! А ты спроси так, для интереса, любого председателя колхоза, что он смыслит в электричестве. Ну, допустим, меня спроси. Или вот Никиту Никитича.
— Я уже старый, пусть молодежь этому обучается, — буркнул Никита Никитич.
— Ишь ты! Нашел оправдание! — Родионов черкнул ладонью по усам. — Руководить станицей не старый, на вдовушек небось засматриваешься, а технику изучать — года мешают? Это никуда не годится. — Родионов достал книгу. — Вот она, большая наука! Но я читаю, читаю, зубрю, зубрю, будто все и понятно, а полностью уяснить себе не могу.
— Да, Иван Герасимович, — проговорил Сергей, — это не только твоя печаль… Будем все проходить курсы.
— И правильно, — подтвердил Родионов. — Иного выхода я не вижу, а то что же может получиться? Электричество будет, а обращаться мы, руководители, с ним не сможем — это же позор!
Родионов взял гимнастерку, достал из кармана часы.
— Ого! Пора подымать людей.
Глава XXXV
Сергей безвыездно находился в поле, и то напряжение в труде, которое он видел изо дня в день, почему-то напоминало ему фронт. Может, это происходило оттого, что и здесь, как и на фронте, рождались, вырастали способные вожаки — люди волевые и стойкие. Сергея радовала и активность строителей, и то, что всюду — и на полях и в станицах — маячили столбы, а на станичных площадях вырастали трансформаторные подстанции, и то, что приближался заветный день — пуск гидростанции, а особенно то, что за эти месяцы, постоянно живя с людьми, он узнал их так, как бы не мог в обычной обстановке узнать и за год.
Часто вспоминая свои военные годы, Сергей рядом с фронтовыми друзьями ставил Стефана Петровича Рагулина, Прохора Ненашева, Глашу Несмашную, Савву Остроухова, Ивана Родионова, Никиту Мальцева, — да разве мало еще кого! Но сколько он об этом ни думал, а сказать себе не мог: кто же — старые или новые друзья — теперь ему дороже, кто же из них помог ему стать тем, кем он есть… Лишь одно было очевидным: как там, на фронте, так и здесь, в своем районе, Сергей видел себя всего лишь маленькой и неотделимой частицей большого коллектива, и интересы людей там и здесь, вся их трудная и напряженная жизнь с ее радостями и печалями были и его интересами и его жизнью…