Кавалер Золотой Звезды

Бабаевский Семен Петрович

С этой мыслью Сергей и подошел к портрету генерал-лейтенанта Козлова, стоявшему на высоком щите у входа в аллею. Молодой, статный, в парадной форме и при орденах, генерал посмотрел на Сергея тем особенным взглядом, которым обычно смотрит командир дивизии на своего молодцеватого и расторопного в бою офицера. Глаза у генерала были точно живые, и Сергею казалось, что вот-вот с полотна сойдет этот плечистый, с энергично поднятой головой генерал, звякнет шпорами и, подойдя к нему, скажет: «А! Сергей Тутаринов! Вот мы где встретились! Как же, как же, помню, отлично помню, воевал ты со славой! А теперь что поделываешь? Погоны уже снял… Строишь? Молодец, Тутаринов! Это я одобряю… Да, счастливы те из нас, кому довелось

не только воевать, но и строить после войны. Только ты берись за это дело горячо. Помнишь, как шли на Берлин? Без передышки!..»

Сергей еще раз посмотрел на генерала и подошел ко второму щиту. Здесь были портреты подполковника Акопьянца и гвардии майора Потапенко. Оба старшие офицеры проводили Сергея строгим взглядом и ничего не сказали. «По старшинству стоят, — подумал Сергей. — Значит, себя я увижу не раньше, как на пятом щите…»

За старшими офицерами стояли: гвардии капитан Грабчук и гвардии капитан морской летчик Бунимович. Затем пошли старшие лейтенанты Карпов, Терновой, Люткевич, Нежнов. Возле каждого из них Сергей останавливался, рассматривал незнакомые лица. У одного мысленно спрашивал: «Ну, как, дружище, воевал?», другому говорил: «А я, видишь, уже снял погоны», третьему только улыбался и проходил дальше. Вскоре он подошел и к младшим лейтенантам. На шестом щите увидел знакомое круглое лицо, с толстыми щеками и смеющимися глазами. Когда же прочитал: «Гвардии младший лейтенант Шатило К. Д.» и заметил на погонах эмблему танковых войск, то чуть было не затанцевал от радости.

— Кого я вижу! — крикнул он так громко, что обратил на себя внимание старика садовника, поливавшего цветы на клумбе. — Ким! Ты ли это? Вот как тебя изобразил художник! Или ты и в самом деле стал таким кругленьким огурчиком?.. Дружище, где ж ты теперь обитаешь? В Германии? Все на гусеницах раскатываешь? А может, уже и в академию поступил? А? Да ты такой — ты все можешь… А меня потянуло домой, в станицу. А тут, если б ты только знал, сколько работы…

Так, стоя перед портретом друга, с которым служил в одной танковой роте, Сергей разговаривал с ним, как с живым, расспрашивал, рассказывал о себе, и казалось, друзья сейчас обнимутся, будут говорить, не переставая, до утра… Но Шатило слушал друга и молчал, только большие его глаза смеялись, точно говоря: «А что ж, поступлю и в академию…» Сергей в этом, конечно, не сомневался, ибо хорошо знал своего фронтового друга… Теперь же Сергея интересовал другой вопрос: кто же из Героев стоит в паре с Шатило? Щит был сделан так, что второй портрет находился по его другую сторону, и Сергей был почему-то уверен, что вторую половину щита украшает портрет не кого другого, как Сергея Тутаринова… «Вот это получается здорово! — подумал он. — Два фронтовых друга и в аллее стоят рядом… Интересно, кто это так умно расставил портреты? Сережа Тутаринов и Ким Шатило — два танкиста! Просто здорово!»

После этого Сергей уверенно заглянул на другую сторону щита и в недоумении остановился. На него смотрел худощавый юноша с тонкими бровями, лицом, похожим на девичье…

— Вот так так, — проговорил Сергей. — Это, конечно, не я…

Ему стало немного грустно, а отчего, он и сам не знал. Нет, он, конечно, знал, но совестно было себе в этом сознаться. Сергей прочитал на щите: «Гвардии младший лейтенант Величко». Постояв немного, он сказал: «Ну, а ты, Величко, где теперь и что поделываешь? — и пошел дальше. На последнем щите он прочитал: «Гвардии сержант Данильянц». Ничего не сказав гвардии сержанту, Сергей не спеша пошел к выходу.

Шагая по улице, Сергей размышлял о том, как он завтра будет говорить управляющему о цели своей поездки, как подробно изложит ему пятилетний план Усть-Невинской и как в конце концов получит наряды на строительный лес… Он так размечтался, что был совершенно уверен: стоит ему только подробно

рассказать, что значит для станицы Усть-Невинской такой пятилетний план, как самый черствый человек поймет его, и все его просьбы будут удовлетворены легко и просто. От этих мыслей Сергей повеселел и, поддаваясь хорошему настроению, хотел было пойти в цветник, на Горячую Гору, но почувствовал, что здорово проголодался.

Было уже поздно. Давно наступил вечер и над городом зажглись огни. В ресторан Сергей не захотел идти. На тачанке у него лежал дорожный мешок, и в том мешке чего только не было: и огромная, как сито, паляныця хлеба, и кусок, килограмма на три, сала, и десятка два вареных яиц, и зажаренный в чугунке петух, величиной с доброго гусака, и венок зеленого лука, и свежие огурцы, и еще всякая всячина, которую Ниловна, заботясь о сыне, успела напихать в мешок под самую завязку…

Наступила ночь, все вокруг потонуло в темноте. Машук встал перед глазами уже не шатром, а полукруглой черной стеной, и Сергею казалось, что именно от этого небо в Пятигорске было значительно темнее и звезднее, чем в других южных городах…

А во дворе Дома колхозника было светло. Сергей подошел к тачанке. Лошади стояли тут же и жевали траву, но Дорофея возле них не было. Еще больше удивило и огорчило Сергея, когда он не нашел на тачанке не только Дорофея, но и мешка с харчами. «Странно, — подумал он. — Ни Дорофея, ни мешка с салом… Бросил коней и сбрую. Куда же он запропастился?» Сергей хотел было идти к дежурной, чтобы узнать, не знает ли она, куда ушел Дорофей, как из окна второго этажа послышался голос:

— Дядя Сергей, я тут!

— Да как ты туда забрался? — удивился Сергей, увидев в освещенном окне кудлатую голову Дорофея.

— И мешок с провизией со мной! Идите сюда!

Сергей вошел в комнату, залитую электрическим светом, уютную и чистенькую. Возле окон стояли две кровати, на столе цветы в кувшине.

— Когда вы ушли, а я снимал хомуты, — с достоинством пояснял Дорофей, — ко мне подсела та девушка, что в белом переднике. «Этот, говорит, которого ты привез, в самом деле Герой Советского Союза или мне только так померещилось?» — «Как же, говорю, могло вам такое померещиться? Ведь это все знают!» И давай я ей про вас рассказывать… После этого она обрадовалась и говорит: «Пойдем, Дорофей, со мной!» Сперва я немного даже испугался. Кто ж его знает, думаю, куда она меня приглашает… А она привела в эту комнату и говорит: «Вот вам, Дорофей, комната, две кровати — честь по чести, спите себе, как у себя дома». Ночевать я отказался, потому как у меня лошади, а она и говорит: сиди тут и жди, пока вы придете… Вот я и сижу. А мешок перенес сюда для сохранности, а то во дворе я заметил бродячую собаку…

— Что ж, комната хороша! — сказал Сергей, присаживаясь к столу. — Только нехорошо, Дорофей, когда так смотрят на человека. Вот приехал бы ты один, без меня, и тебе бы не дали этой комнаты.

— И правильно! Вам требуется уважение.

— Ничего ты не понимаешь. С уважением нужно относиться ко всем, кто останавливается в этом доме. Ну, развязывай мешок. Малость закусим, да и на боковую. Вот и тебе кровать. Спал когда-нибудь в гостинице? Не приходилось? Ну, теперь поспишь…

— Заманчиво, слов нет, — согласился Дорофей, — но я все ж таки пойду к лошадям… А повечерять можно.

Когда кончился ужин, Сергей спросил:

— Дорофей, ну, как город? Нравится тебе?

Дорофей убирал со стола.

— Это вы меня пытаете?

— Да.

— Сказать так, что город ничего себе, жить в нем можно, а только мне он вовсе не нравится.

— Почему?

— Неудобство… Травы негде накосить… Кругом одни камни, а чем завтра буду кормить коней — не знаю.

— Да, причина важная, — согласился Сергей. — А ты поезжай за Машук. Там травы много.

— А можно туда ездить?