Кавказ в воде
Шрифт:
А в предгорьях Ингушетии молодая женщина была жестоко убита друзьями мужа, прилюдно обвинившего её в измене: просто толпа молодых людей запинала ногами, и напоследок они хладнокровно размозжили её голову шлакоблоком. Да, это происходит в наши дни. И ни одного слова неправды в этом нет.
Женщины в этих родовых обществах часто выдаются замуж по решению родителей в возрасте пятнадцати лет. О любви чаще всего речи не идёт. Вся тяжёлая работа в хозяйстве на её плечах: уборка двора, стирка, заготовка дров, приготовление пищи, уход за детьми, скотом и многое-многое другое. Из-за изнурительных работ от зари до зари, в молодом возрасте они выглядят довольно жухло. Какой-либо надежды на лучшее существование не имеется. Это безропотное создание — жена, не имеет права даже что-либо сказать,
Во Владикавказе же явно чувствовалась уже подзабытая нами цивилизация и мирная жизнь. В эту жизнь мы со своим одичавшим видом совершенно не вписывались. Как ни странно никакого удивления, у встречавшихся на нашем пути людей, по этому поводу мы не вызывали, какое-то равнодушие. Будучи в Дагестане, в частности в Кизляре или Хасав-Юрте — явно была заметна доброжелательность к человеку в форме. А здесь — равнодушие. После Бесланских событий к военному человеку здесь стали относиться по-другому, с пониманием и уважением, но это стало гораздо позже.
Изредка на нашей стезе попадались такие же щетинистые и подпалённые военно-полевыми условиями вооружённые группы людей. Глаз безошибочно определяет, что они, также как и мы, находятся здесь временно, по каким-то своим делам. Вот в Кизляре — это да, там подобных, в то время, кишмя кишело.
Первым делом направились искать кафешку. Истосковавшиеся по нормальной пище желудки надеялись принять что-нибудь одомашненное. Добрые люди подсказали дорогу на Центральный рынок.
На огромном шумном рынке людей тьма-тьмы. Поняв, что нам и за день его не обойти, мы зашли в первую же попавшуюся кафешку и расположились там. Не могу написать слово «кафе», именно «кафешка»: многие семьи, чтобы выжить, содержат такие маленькие и довольно уютные заведения. Нередко они занимают даже большую половину частного дома. Иной раз проходишь по улице мимо какого-нибудь здания, над дверью висит вывеска «Кафе «С Громким Названием», рядом раскрытое окно, на широком подоконнике женщины усердно месят тесто, и разносится благоухание аппетитных ароматов. В баре колонки магнитолы проигрывают благозвучную осетинскую мелодию, небольшой зал, примерно на четыре-пять столиков, на стенах светятся бра и висят картины. В общем — уют и благодать.
Спросив разрешения, сдвинули вместе два стола, заказали хинкал побольше ну и всего остального, что полагается к обеду. «Всего остального» на месте, к сожалению, не оказалось, но чтобы не терять клиентов, хозяйка заведения быстренько сбегала к соседям, закупила что нужно и вернулась.
Хинкал мы, вероятно, заказали многовато, потому-что на центр стола была выставлена посудина, напоминающая небольшой эмалированный тазик, с горкой этого самого кушанья. Надо сказать, что осетинский хинкал по форме напоминает русские пельмени, только размером разов в пять поболее, подаётся с острыми приправами и соусами — вкусно.
И только мы разлили аперитив и уже было раскрыли рты, как в кафешку вошли две приятные особы женского пола, лет за тридцать. Обе были в общевойсковой, притёртой по фигуре, камуфляжной форме. Судя по всему, как я уже и упоминал, не щетинистые, но подпалённые. На ногах у них были одеты обыкновенные высокие шнурованные солдатские ботинки — это у меня вызвало удивление, поскольку даже в грозненском медсанбате я обычно видел боевых медработников, шагающих невпопад в модных лакированных туфельках на высоких каблуках в последних рядах солдатского строя и, признаться — не идёт им эта деталь гардероба в сочетании с военной формой. А в данном случае — две красивые, ладно сложенные девахи — любо-дорого и есть на что посмотреть. Даже где-то внутри затеплилась кое-какая надежда на позитивный продукт нашего случайного знакомства.
Сходу,
На Надежду я сразу же положил глаз: глаза у Надежды, помню, были красивые, но какие-то утомлённо-усталые. Высокая шатенка, никаких украшений в виде серёжек или колец, разве что на тонком запястье кажущиеся огромными командирские часы на широком кожаном ремешке. «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» (Быт.2:22–24), — с этим утверждением я полностью согласен и придерживаюсь: семья, дети, внуки, прочее. Но бывает, каюсь: несмотря на то, что седину в бороде регулярно выщипываю, бес, будь он неладен, всё ж таки прочий раз норовит проникнуть в щель между рёбрами, хорошо — не в другое место. Иногда ему это удаётся… в смысле — в рёбра.
Но не будем о грустном, не будем о плотском. Будем о более высоком: о платонической любви, то есть о том, как и с какой стороны на это дело посмотреть. Женщины делятся на две категории — цветные и чёрно-белые. Цветные — это те, мимо которых просто так не пройдёшь: обязательно обернёшься вслед, да ещё и заговорить с такой побоишься, а чёрно-белые, при всех своих достоинствах — пройдёшь и не заметишь.
К примеру — идёт женщина, одета неброско, но со вкусом, походочка — в жар бросает, и вдруг: «Ах!», — туфелька накренилась, ножку чуть не подвернула; подогнула эту самую ножку, согнув её спереди, стоит изящно на одной; сняла туфельку и, никого вокруг не замечая, поправила что-то в ней, затем — выгнула ножку уже в другую сторону, одела каким-то образом — не поймёшь — то ли со стороны спины, то ли как-то сбоку, и дальше шагает-цокает. Полагаете — все мужики бросились ей на помощь, пока она на одной ножке балансировала? Не тут-то было! Рады бы, да ведь страшно, боязно: красивая потому-что — а ну как пошлёт куда?
Вспомнил свой город. Стоял я однажды в фойе одного солидного учреждения и лясы со знакомыми постовыми точил: о том, о сём да о погоде. В это время в фойе зашла броская брюнетка и целеустремлённо направилась к лифту. Походка — что росчерк гусиного пера в руках поэта в порыве вдохновения. Брюнетка из «цветных»: фигурка, кожаная мини — чуть ли не пояс, туфельки, макияж умеренный — самое, как говорится — то. Стоит у лифта, с ножки на ножку переминается, из-за этого и бёдра играют соответственно. Я на неё глаз ложу и парней спрашиваю:
— Ничего девочка, а? — это, наверное, у всех мужиков высшая степень похвалы.
Девочка, видно, мой взгляд заметила, давай тоже в ответ глазки строить, я даже несколько опешил, засмущался от такого внимания, зардел малость: «ну, не может подобного быть!», плечи расправил, осанку поправил.
— Да это и не девочка вовсе… — Отвечают парни, смеются.
— Понятное дело: уже не девочка, — говорю, — я в том плане что…
— Да это «оно», — потешаются, — сын Самого!
— Да!? Не может быть! — уж и не знаю, как я выглядел, но ребятки ещё пуще развеселились.
— Да его все знают!
В это время лифт подошёл, «девочка», бросив в мою сторону многообещающий взгляд, исчезла. Я «её» дожидаться не стал…
Другой момент — вроде как и правильный: появилась у нас на работе молоденькая блондинка, цветная, опять же дочь Самого. Я на всякий случай дотошно у нашей кадровички Клавочки, (кстати, из чёрно-белых) выяснил: Алла Иосифовна — подлинная представительница прекрасного пола, даже в бумагах это указано.
Как ни странно — мы сразу с ней общий язык нашли: то чаёк, то перекур, то хиханьки, а то, бывало — и хаханьки. И под ручку её взять можно и за талию — не отказывает. Вот ведь все парни молодые мне завидовали чёрной завистью! Но не более того… Не вдаваясь в подробности сообщаю — цветная Аллочка оказалась розовой. Печально… Просто из-за моего возраста она увидела во мне вроде как друга. Или подружку?..