Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях
Шрифт:
В это самое время главнокомандующий войсками в Крыму маркиз де Траверсе задумал овладеть Анапой и через Таманский полуостров отправил к ней регулярный отряд под начальством генерал-майора Гангеблова, получившего приказание принять в свое распоряжение и полки черноморских казаков. Но на пути к Анапе Гангеблов узнал о взятии крепости эскадрой контр-адмирала Пустошкина и возвратился на линию.
Из ряда многочисленных случаев, трудов и встреч с неприятелем в этом походе выделяется дело полковника Кухаренко, который с казачьим полком был послан 7 мая занять небольшой черкесский аул, лежавший в лесистом ущелье реки Псебета. Приказание было отдано лично Гангебловым; но Бурсак, знавший, какие неудобства представляет местность для конного полка, послал на помощь к нему еще небольшой отряд казаков с приказанием действовать неприятелю в тыл, и только эта предусмотрительность спасла Кухаренко. Сопротивление, встреченное им в лесу, было так сильно, что
Незначительное само по себе дело это распространило, однако же, тревогу в горах, и горцы в значительных силах собрались за рекой Корванди. Гангеблов, не решаясь вступить с ними в бой, приказал отступить на Ольгинский пост, но войсковой атаман, хорошо понимая, что горцы в этом случае сами насядут на отряд, уговорил его смело ударить на неприятеля. Пять полков черноморцев понеслись к черкесским аулам, которые виднелись по ту сторону речки. Черкесы одной половиной встретили этот летучий отряд, а другой ударили на пехоту. И здесь и там завязалось жаркое дело. Казаки после рукопашной схватки первые опрокинули горцев, и те повсюду бежали, понеся значительные потери. После боя аулы были истреблены казаками, и Бурсак хотел продолжать наступление, но Гангеблов на то не согласился и приказал войскам возвратиться на линию [62] .
62
Гангеблов – шеф двенадцатого егерского полка, во время Отечественной войны состоял в армии адмирала Чичагова, а в 1813 году, в сражении под Бауценом, получил сильную контузию в бок, заставившую его навсегда оставить военную службу. За Бауцен он получил орден Святого Георгия 4-й степени.
Нерешительность действий Гангеблова много повредила Черноморью. Самое назначение туда регулярных войск, с начальником также из регулярных генералов, было весьма неудобно при тогдашнем положении дел на кубанской границе, внушая горцам мысль о слабости Черноморского войска. Бурсак, желая загладить невыгодное впечатление, произведенное всеми этими обстоятельствами, воспользовался известием, что анапский паша собирает в горах до пятнадцати тысяч черкесов с тем, чтобы наказать мирные аулы, стоявшие на Лабе, и тотчас отправил на помощь к ним тысячу казаков под начальством подполковника Еремеева.
Подполковник Еремеев был человек несомненно решительный и храбрый, но обстоятельства сложились так, что экспедиция не принесла решительно никакой пользы для Черноморского края и только вызвала черкесов на новые враждебные действия. Собрав под свое начальство всю горскую милицию, Еремеев двинулся с ней на абадзехов, и 19 октября на Белой произошло жаркое сражение. Абадзехи, массой насевшие на правое крыло отряда Еремеева, сильно теснили черкесов-бейзруковцев, и дело готово уже было принять совсем дурной оборот, когда подоспели на помощь черноморцы. Полковник Порывай с сотней казаков вихрем ударил на неприятеля; в то же время картечный залп из трех орудий, приведенных Еремеевым, произвел в рядах абадзехов страшное опустошение, и после минутного боя все скопище их обратилось в бегство. Началась бешеная, ничем не удержимая погоня, на которую способны одни рассвирепевшие горцы. Сам князь Бейзрук, окруженный толпой уорков, понесся вперед, чтобы натешиться местью над пораженными врагами. К сожалению, он слишком увлекся и, наскочив в лесу на засаду, был убит наповал. Смерть храброго князя расстроила весь план похода, и бейзруковцы, упавшие духом, потерявшие веру в успех всего предприятия, стали расходиться по домам; Еремееву также не оставалось ничего более, как возвратиться на линию.
Перемирие, заключенное с Турцией, приостановило военные действия с черкесами на Кубани только на короткое время. 11 мая 1809 года горцы уже снова перешли Кубань и взяли Новогригорьевский пост, вырезав гарнизон его до последнего человека. На всей пограничной линии поднялась тревога, а черкесы, упоенные успехом, уже мечтали разорить все Черноморье. Вдруг грозная весть пронеслась по горам, что сам атаман Бурсак появился в Шапсугии.
Это было летом 1809 года. Напрасно горцы, пользуясь лесистой местностью, пытались остановить победоносное шествие черноморцев. Бурсак прокладывал себе дорогу пушечными выстрелами и, подвигаясь все дальше и дальше, оставлял за собой страшные следы опустошения. Более тысячи шапсугов было убито в эту экспедицию, более восемнадцати аулов разорено до основания, множество хуторов со всеми запасами сена и хлеба преданы пламени. Теперь, когда Анапа была в руках русских, казаки проникали в самое сердце неприятельской
Полагая, что после столь жестокого наказания горцы одумаются и прекратят свои нападения, маркиз де Траверсе приказал Бурсаку остановить военные действия и поручил генерал-лейтенанту Дюку де Ришелье, управляющему тогда Новороссийским краем, отправиться в Екатеринодар, чтобы лично присутствовать при заключении с черкесами мирных условий.
Ришелье действительно прибыл и, собрав к себе знатнейших закубанских владельцев, долго уговаривал их быть мирными соседями черноморцев. Черкесские князья почтительно слушали речи герцога, соглашались на все безусловно, приняли подарки, но тут же, узнав о времени отъезда богатого и знатного генерала, условились между собой захватить его в плен, и триста отчаянных головорезов засели у Петровского поста. К счастью, Дюк де Ришелье совершенно случайно изменил свой маршрут и выехал из Екатеринодара несколькими днями позже. Для извещения об этом постовых начальников был послан вперед верховой казак, которому на пути к Петровскому кордону пришлось проезжать как раз мимо засады. Черкесы, соскучившиеся долгим ожиданием, бросились на казака, чтобы узнать от него, не уехал ли генерал вместо Тамани в Ростов. Казак ушел от погони, но несколько увлекшихся черкесов пронеслись за ним вплоть до Калаузского редута, где тотчас ударили тревогу. Семьдесят казаков с орудием, под командой хорунжего Иваненко, приготовленные здесь для конвоирования Дюка де Ришелье, вышли против хищников и, преследуя их по густым камышам, открыли засаду. Иваненко кинулся на нее с таким отчаянным гиком, что горцы потеряли голову и бросились бежать, покинув на месте множество седел, бурок, папах и даже оружия.
Не подозревая об угрожавшей ему опасности, Дюк де Ришелье спокойно приехал в Калаузский редут и здесь получил известие о происходящем деле. Не теряя времени, он тотчас послал на подкрепление к Иваненко свой конвой, сопровождавший его от Копыла, а между тем и сам поехал вслед за отрядом. По всей дороге он видел тела убитых черкесов, а в нескольких верстах от Калауза встретил и казаков, уже возвращавшихся из боя с добычей и пленными. В числе последних находился начальник партии, которого взял Иваненко, сильным ударом канчука сбив его с лошади. От этих пленных узнали о дерзком намерении и о числе бывших в засаде черкесов. Со стороны казаков потерь не было. Дюк в тот же вечер благополучно прибыл в Тамань; храбрый Иваненко по его представлению награжден был орденом Святой Анны 4-й степени. Черноморцы, в память этого события, на месте, где угрожала герцогу опасность, заложили батарею, которую и назвали по имени его Эммануиловской.
Все лето и всю осень продолжали черкесы тревожить линию своими набегами, а с началом 1810 года открыли наступательные действия уже в более обширных размерах. 12 января удар их направлен был на хутора, принадлежавшие к Ивановской станице; 18-го, после геройской обороны, пал Ольгинский пост и были разграблены Ивановская и Стеблиевская станицы; 26-го той же участи должна были подвергнуться станица Мишастовская, если бы черкесы не встретили в ней отчаянного сопротивления со стороны двухсот пятидесяти казаков и расквартированной в селении роты егерей. Подполковник Бурнов, распоряжавшийся обороной станицы, был ранен пулей в щеку, но заступивший его место храбрый капитан Трубицын после четырехчасового упорного боя отбил нападение.
Очевидно, горцы нуждались в новых уроках. Но атаман, давно уже желавший перенести театр военных действий в землю непокорных горцев, был связан распоряжениями свыше. Недовольный осторожностью начальства, он предрекал ему январские события, и, только когда они совершились, Бурсак получил наконец право распоряжаться обороной Черноморской линии по своему усмотрению.
Едва получив об этом известие, он 18 февраля уже был за Кубанью и громил абадзехов [63] . Тяжелая болезнь остановила атамана, но начатое дело было блистательно докончено его сотоварищами: полковником Кобеняком и войсковым старшиной Дубаносовым. В ту же осень Бурсак жестоко наказывал абазинцев, зимой ходил к натухайцам, а в январе 1811 года – к шапсугам.
63
После этого похода вся добыча роздана была войскам, а из оружия богатый лук со стрелами в колчане и отличное ружье отосланы были в Одессу в подарок герцогу Ришелье.
Это были последние походы атамана. Имя его грозой пронеслось по горам и надолго отбило охоту у горцев тревожить Черноморскую линию. Сильнейшие племена черкесов спешили принести покорность, обещали хранить мир и даже оберегать русские границы. Погромы Бурсака поныне остались в памяти горцев. Произведенный за отличие в боях в генерал-майоры, он еще пять лет правил войском, пользуясь плодами завоеванного им мира, и посвятил свою деятельность исключительно уже развитию внутренней жизни Черноморского войска.