Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях
Шрифт:
Как только стемнело, генерал сам обошел весь отряд, чтобы удостовериться, все ли сделано, как он приказал, шутил с солдатами, спрашивал, хорошо ли они ужинали, остры ли штыки, хорошо ли будут завтра работать.
Часа за полтора до рассвета отряд тихо выступил из лагеря и незаметно подошел к лезгинам. Четыре пушки, выдвинутые вперед, вдруг грянули картечью, затем барабанный бой, «Ура!» – и стремительное нападение. Полная, решительная победа была одержана без всяких потерь. Неприятель оставил на месте много убитых и раненых.
По окончании Персидской кампании, как только неприятель был изгнан из русских пределов, Цицианов поручил Несветаеву сделать экспедицию в глубь Эриванского ханства, чтобы вывести оттуда Джафар-Кули-хана Хойсского, искавшего русского подданства.
Выступив из Артика в глухую и ненастную осень, он подошел ночью 8 ноября к укреплению Гечерлю и взял его приступом. Небольшая крепость, вздумавшая было защищаться, была разрушена, и Несветаев двинулся прямо на Амарат, в самое сердце курдистанского населения. Слух о чуме, появившейся в окрестностях этого города, заставил его, однако, изменить направление и идти к Араксу на Молла-Баязет, Шагриар и Калаархи. Все эти поселения, имея крепкие башни и замки вроде редюитов [50] , находились в садах, обнесенных толстыми глинобитными стенами с бойницами, и потому представляли собой небольшие крепости, которые приходилось брать не иначе как штурмом. Несмотря на это, отряд в половине ноября, после жаркого дела, переправился на правый берег Аракса и, овладев укреплениями Асарск и Хайберклю, остановился в окрестностях Кара-Оглы. Туда к нему и вышли четыреста татарских семейств вместе с самим Джафар-Кули-ханом. Между тем наступила зима, глубокие снега завалили дороги, и обратный поход с переселенцами сделался весьма затруднительным. Подданные Джафара, собравшиеся наскоро, не имели при себе ни скота, ни хлеба и изнемогали от усталости и голода. Солдаты и казаки, сами утопая в снежных сугробах, несли на руках детей и сажали на седла женщин, охотно разделяя с ними скудный запас пищи. Сам Несветаев, желая показать пример подчиненным, отдал под больных верховую лошадь и шел пешком до самой границы. Среди всевозможных трудностей отряд дошел наконец до Талыни, где переселенцы и были оставлены на зиму уже в совершенной безопасности.
50
Редюит – опорный пункт внутри крепости.
Спустя два месяца после этого памятного зимнего похода неожиданно получено было горестное известие о кончине князя Цицианова под стенами Баку, и Несветаев вызван был Гудовичем в Тифлис для командования всеми войсками, расположенными в Грузии. Имея в это время положительные сведения о жалком состоянии эриванского гарнизона, он предлагал не медля овладеть Эриванью, ручаясь за успех предприятия; к сожалению, новый главнокомандующий смотрел на дело иначе, и благоприятное время было упущено.
Между тем начались приготовления к турецкой войне, и Несветаеву, в начале 1807 года, поручен был отдельный отряд из пяти батальонов пехоты и двух казачьих полков для действия на левом фланге против Карса. Носились слухи, будто бы карсский паша при приближении русских войск намерен был сдаться, но безусловно доверять этим слухам было нельзя, так как Карс имел слишком серьезное значение для всей Анатолии и был под особым надзором эрзерумского сераскира, который, конечно, принял все меры против подобной измены. Это была первоклассная крепость, правильно снабженная оборонительными средствами. И хотя тогда она и не имела еще грозных укреплений, возведенных в позднейшие войны, однако же была обнесена гигантскими стенами, за которыми стоял двадцатитысячный турецкий гарнизон, и внутри этих стен, на высокой скале, командовавшей всей окрестностью, устроена была цитадель, уставленная пушками. Шестьдесят орудий, грозно смотревших с передовых валов и фортов азиатской твердыни, не смутили, однако, Несветаева. Произведя рекогносцировку, он нашел положение Карса «еще не совсем неприступным»
Штурм начался 25 марта, в самый день Благовещения. Несмотря на страшный огонь с крепостных батарей, два батальона, под командой подполковника Печерского, овладели передовыми высотами и, ворвавшись в городской форштадт, взяли турецкую пушку. Несветаев с остальными войсками готовился поддержать своих смельчаков, но в это самое время получено было предписание от графа Гудовича отнюдь не предпринимать ничего против самой крепости, а ограничиться только занятием одного Карсского пашалыка и прикрытием границы. Несветаев отступил и стал около Гумров, нынешнего Александрополя.
«Не считайте, ваше высокостепенство, – писал он коменданту крепости, – чтобы я не мог взять вашего Карса. На сие я только не имел повеления. Я взял форштадт, но получил приказание отступить, должен был повиноваться. Пушка же, которую вы требуете обратно, взята военной рукой, а потому и возвращена быть не может».
Положение Несветаева у Гумров было между тем не из легких. Его четыре неполные батальона, ослабленные притом потерями в предшествовавших стычках, имели против себя двадцатитысячный турецкий корпус, формировавшийся под предводительством эрзерумского сераскира Юсуп-паши в Карсе. Гудович, уже отступивший тогда от Ахалкалаков, получил известие об этом в Цалке и тотчас же двинулся со всеми свободными войсками на помощь к Несветаеву. Но он был еще в пути, когда Несветаев 19 мая уже был атакован турками. Бой, начатый в передовых укреплениях, скоро перешел на улицы города и длился до самого вечера.
Батальоны Несветаева стойко выдержали бешеные атаки янычар, и к ночи неприятель отступил, понеся огромные потери. Но это был только авангард сераскира; сам он с главными силами подошел к месту битвы только на следующее утро. Расположившись верстах в семи от русского лагеря, он послал сказать Несветаеву, чтобы тот выходил с ним драться в открытое поле. Несветаев ответил, что будет защищаться в окопах.
«Угроза вашего высокостепенства истребить отряд, – писал он сераскиру, – беззаконна, ибо вы идете, объявляя, что у вас бесчисленные силы и артиллерия, а я могу вам сказать на это, что имею под ружьем только три тысячи войска. Теперь извольте на меня нападать, а Бог свою справедливость покажет».
30 мая сераскир вторично атаковал Несветаева. Жестокий бой длился девять часов кряду и кончился совершенным поражением турок, которые оставили на месте боя четыреста тел и главное сераскирское знамя.
Донесение об этой славной победе застало Гудовича все еще на пути, но оно мало успокоило его, так как имелись уже сведения, что к сераскиру идут значительные подкрепления из Курдистана. Опасение за участь Несветаева было так сильно, что граф не скрыл от государя «отчаянного» положения отряда и прибавлял, что возлагает свое упование только «на храбрость и опытность в военном ремесле генерала Несветаева».
«Каждый рапорт вашего превосходительства, – писал он в то же время Несветаеву, – дает мне доказательство, что в выборе вас я не ошибся. Я видел уже опыты вашей храбрости и ваших благоразумных распоряжений, а потому уверен, что вы удержитесь в Гумри до моего прибытия».
Торопясь на выручку, Гудович 4 июня был уже в Бекане, оттуда отправил вперед всю свою кавалерию.
«Сейчас я получил известие, – писал он генералу Портнягину, – что Несветаев снова атакован в Гумри всеми сераскирскими силами. Спешите на помощь. Не теперь надлежит нам думать о выгодах людей и лошадей, когда долг и служба велят спасать товарищей».
Портнягин пошел на рысях, но дело окончилось прежде, чем подошли наши драгуны.
«Крайне сожалею, – писал Несветаев Портнягину в тот же день вечером, – что вы не подоспели к сегодняшнему делу. Я был так сильно и со всех сторон атакован Юсуф-пашой, что бой продолжался с десяти часов утра до шести пополудни. Турки ворвались было в Гумри, но были выбиты оттуда штыками кавказских гренадер. Должен благодарить Всевышнего, который хранит меня, и за скоростью ничего вам более писать не могу, а скажу только без лести, что Юсуф-паша в третий раз уже от меня со стыдом отступает».