Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях
Шрифт:
Полнейшее расстройство союза дало маркизу Паулуччи мысль самому вторгнуться в Турцию и попытаться завладеть сильной Ахалкалакской крепостью.
Не располагая большими силами, но в то же время зная, как много зависит успех от нравственной и умственной силы предводителя, он поручил повести все это дело известному в крае своими боевыми отличиями командиру Грузинского гренадерского полка полковнику Котляревскому, и грозная крепость, еще недавно видевшая под своими стенами поражение целой армии Гудовича, пала перед двумя штурмующими батальонами. Главнокомандующий так высоко оценил эту победу, что ходатайствовал об учреждении в память ее особой серебряной медали; государь заменил ее георгиевскими знаменами Грузинскому полку с надписью: «За отличную храбрость, оказанную при штурме турецкой крепости Ахалкалаки с седьмого на восьмое декабря 1811 года».
Маркизу Паулуччи пожалован был орден Святого
Покорение Ахалкалакской крепости, совершенно прикрывшее границы Грузии со стороны Ахалцихе, дало возможность маркизу Паулуччи сосредоточить внимание исключительно на усложнявшихся делах в Дагестане и на границах Персии.
Еще при Тормасове было известно, что Шейх-Али-хан вместе с Сурхай-ханом Казикумыкским, снова делают большие сборы в горах, чтобы вторгнуться в Кубинскую область. В Кубе в то время стоял Севастопольский полк под командой генерал-майора Гурьева. Узнав о сборе мятежников, Гурьев сам двинулся к ним навстречу, но, заняв позицию на реке Самур, он простоял несколько месяцев в совершенном бездействии, требуя, чтобы полковник Адриано выслал против бунтовщиков еще часть дербентского гарнизона. Адриано, не считая возможным ослаблять гарнизон крепости, не решился исполнить этого требования, а Гурьев без его содействия не хотел выступать из лагеря, который, как иронично замечает Тормасов, «по принятому в Севастопольском полку обычаю, вероятно, окопан». Пока шла переписка, Сурхай-хан и Шейх-Али вошли в Табасарань и разорили ее на глазах гурьевского отряда.
Тормасов, уже сдававший в то время должность, тем не менее написал Гурьеву, что «лучшим оправданием для него может быть только скорое очищение Табасаранской области от бунтовщиков», напоминая, что «Севастопольский полк и в прошлом году, запершись в стенах Кубинской крепости, не имел геройского духа противостоять толпе бунтовщиков и был уже причиной разорения целой Кубинской провинции».
Резкое замечание Тормасова и вышедшие в то время приказы Паулуччи, выражавшие характер требований главнокомандующего, побудили Гурьева перейти наконец к наступательным действиям. Утром 6 ноября он прибыл к Аджиахуру и здесь увидел, что все окрестные горы усеяны лезгинами. Несмотря на это, Гурьев решил немедленно атаковать неприятеля, и бой, начатый в лесистых ущельях, скоро перешел в кровавую резню, длившуюся шесть часов кряду и кончившуюся тем, что Севастопольский полк вынужден был отступить с большой потерей. Неудача так повлияла на Гурьева, что он в течение почти двух недель не трогался с места, считая свое положение безвыходным. Между тем лезгины обложили Кубу. К счастью, в это время на помощь Гурьеву прибыл из Ширвани новый шеф Троицкого пехотного полка генерал-майор Хатунцев с казачьим полком и батальоном Херсонского полка.
Хатунцев не имел до сих пор особого случая заявить себя в военном отношении, но на Кавказе он был известен как человек неподкупной честности, с серьезным и решительным характером [53] . Прибыв в Кубинское ханство, он произвел секретное дознание о действиях Гурьева и оправдал его в глазах Паулуччи. «Гурьев, – писал он главнокомандующему, – несчастлив только тем, что не имеет вовсе надежных помощников. Стоя в Кубе, я заметил, что корпус офицеров Севастопольского полка совершенно расстроен и склонен к интригам». Особенно Хатунцев указывает на двух братьев, капитанов Логвиненковых, из которых «один бежал во время сражения», покинув оружие, а другой до того растерялся, что уже по окончании боя схватил полковые знамена и отрубил у них подтоки, не отдавая себе отчета, что он делает [54] .
53
Посланный к ширванскому хану с каким-то поручением, Николай Михайлович Хатунцев получил от него в подарок огромное количество необмолоченного сарачинского пшена, на сумму более десяти тысяч рублей серебром, и, только не желая отказом обидеть хана, принял этот подарок, но отдал его безвозмездно в пользу казны. Император Александр отличил такое бескорыстие Хатунцева особым всемилостивейшим рескриптом к нему. Хатунцев начал службу в 1779 году в гвардии и там продолжал ее до 1799 года. С производством в генерал-майоры он назначен был сперва шефом Ревельского, а с 27 февраля 1811 года шефом Троицкого полка, стоявшего в то время на Кавказе.
54
Позднее, уже в командование Ртищева, из Севастопольского полка бежало к персиянам сразу семнадцать нижних чинов с ружьями и боевой амуницией.
В Кубе
Хатунцев решился настойчиво преследовать горцев и не прекращать военных действий до тех пор, пока не покорит Сурхая и не заставит его подписать трактат на подданство России. 2 декабря войска его подошли к реке Самур, и русский генерал отправил казикумыкскому владельцу требование о выдаче Шейх-Али-хана. Сурхай ответил уклончиво. Тогда Хатунцев повторил требование более энергичным тоном. Сурхай прислал сказать, что выдаст Шейх-Али в том только случае, если ему будет выдан кровный его враг Аслан-бек, бежавший из Казикумыка в русские пределы. Сурхай отлично понимал, что русские никогда не согласятся на подобный обмен, и смело предъявлял подобное требование. Хатунцев видел ясно, что Сурхай желает только выиграть время, а потому, присоединив к себе еще батальон Севастопольского полка, вошел в Казикумык и принялся истреблять аулы, посевы, стада и все угодья горцев.
Страшное разорение страны вынудило казикумыкского хана войти в новые переговоры. Он просил остановить военные действия, обещая исполнить все предъявленные ему требования. Хатунцев дал хану два часа срока, но, когда к назначенному времени ответ не был доставлен, он двинулся на Кюри, главное селение в области того же имени.
Кюринская крепость, окруженная высокими стенами и рвом, стояла в ущелье на самой границе с Казикумыкской провинцией. Доступ к ней с открытой стороны преграждали девятнадцать башен, вооруженных артиллерией, а окрестные горы покрыты были лезгинами. Сурхай и Шейх-Али-хан засели в крепость с твердой решимостью защищаться насмерть.
Так как блокировать Кюри по условиям местности было невозможно, то Хатунцев 14 декабря сбил неприятеля с высоты, а вслед за тем главная башня, защищавшая вход в крепостные ворота, взята была штурмом. Истребление ее защитников на глазах всего гарнизона, гром русских пушек, крики «Ура!» и вид батальонов, грозно остановившихся под самыми стенами крепости, привели приверженцев Сурхая в такое замешательство, что они в беспорядке бросились бежать в горные ворота и скрылись в ущелье. Победители нашли в крепости две медные пушки, восемь знамен и множество оружия.
Сурхай не хотел входить в сношения с Хатунцевым и отправил посланного для переговоров прямо к маркизу Паулуччи, надеясь выторговать для себя несколько выгодных условий. Но Паулуччи не принял предложений Сурхая. «Я объявляю вам, – писал он ему, – что путь вашего спасения один – это выдать тотчас же Шейх-Али-хана в руки генерал-майора Хатунцева. Тогда войска по моему повелению возвратятся назад; в противном случае они не оставят камня на камне в вашем владении, а Кюринская область вся без изъятия будет от вас отнята. Вот вам мое последнее слово; выбирайте, что лучше, а я исполню так, как сказал».
Сурхаю, владетелю древнейшего из дагестанских ханств, никогда не признававшего над собой ничьей чуждой власти, трудно было уступить требованию маркиза, и он предпочел отделаться молчанием. Тогда Хатунцев объявил Кюринскую область независимым ханством и назначил правителем его Аслан-бека Казикумыкского, племянника и кровного врага Сурхая.
Образование нового ханства нарочно обставлено было большой церемонией. Аслан-беку пожалован был чин полковника, грамота на достоинство хана и знаки инвеституры: сабля и знамя с гербом Российской империи. Все это вручено было ему на площади, при огромном стечении народа и войска, с особенной торжественностью. Сам комендант на богатой подушке, нарочно присланной для этого случая из Тифлиса, поднес ему высочайшую грамоту, а два офицера вручили ему один – распущенное знамя, другой – драгоценную саблю, лежавшую в открытом футляре. Войска отдали честь с барабанным боем и музыкой. Кюринцы ликовали, видя милость царя к их новому хану и слыша торжественное обещание представителя России защищать их землю от всяких покушений врагов как неотъемлемую часть Российского государства.
«Часть ваших владений, – писал после этого маркиз Паулуччи Сурхаю, – я отнял за то, что вы не исполнили последнего моего повеления. Теперь я ограничусь этим, но ежели вы предпримете что-либо против кюринского хана, то потеряете все ваше владение и будете скитаться, как ветреный Шейх-Али-хан, без всякого пристанища».
Генерал-майор Хатунцев назначен был военно-окружным начальником Кубинской и Дербентской провинций, получив за поражение Шейх-Али-хана орден Святой Анны 1-й степени. Последний орден пожалован был государем и маркизу Паулуччи.