Кавказские амазонки
Шрифт:
Наиболее распространенная группа племен, принадлежащих к этому семейству, известна под именем Тупи и отличается желтоватым цветом кожи с легкой примесью желто-красного, и маленьким ростом (от 5 ф. до 5 ф. 4 д.). Они плотного или массивного телосложения, имеют широкую и высокую грудь, сильно развитые бедра, полные, округленные, без выдающихся мускулов конечности и небольшие руки и ноги. Они имеют длинные, прямые, толстые и густые волосы, а борода и усы состоят из нескольких коротких, прямых волосков. Эта почти полная безбородость увеличивается еще искусственным выщипыванием волос. Женщины малы ростом, плотного, широкого сложения.
Уже в этом описании племен Тупи, составленном Причардом на основании сведений, собранных путешественниками (преимущественно Альсидом д'Орбиньи), проглядывает характерная черта в телосложении туземцев, а именно наружное сходство с женщинами. Прямое указание на это сходство находим у Дарвина в последнем его сочинении о происхождении человека. На с. 357 ч. 2 [13] он говорит, что «по обилию волос и общему складу тела между полами американских туземцев меньше разницы, чем у большинства других человеческих рас».
13
Как эта, так и последующие цитаты взяты из русского перевода, сделанного
Другое, еще более бросающееся в глаза сходство с женщинами, — обычай носить длинные волосы на голове и отсутствие бороды — также подтверждается многочисленными фактами, собранными в том же сочинении Дарвина: «На всем Американском континенте мужчин можно назвать безбородыми; но почти у всех племен появляется иногда по нескольку коротких волос на лице, особенно в старости. Относительно племен Северной Америки Кетлин полагает, что на двадцать мужчин восемнадцать от природы лишены бороды; но что случается иногда встретить мужчин, пренебрегших вырвать волосы при достижении возмужалости, с мягкой бородой в дюйм или два длины. Парагвайские гуараны отличаются от всех соседних племен тем, что имеют хоть небольшие бороды и даже несколько волос на теле; но и у них нет бакенбард. Я слышал от м-ра Форбса, обратившего особенное внимание на этот предмет, что аймары и квехи в Кордильерах примечательно бедны волосами на лице, но что в старости и у них появляется иногда немного волос на подбородке. В этих двух племенах у мужчин очень мало волос на частях тела, где они растут густо у европейцев, а женщины вовсе не имеют волос на соответственных частях. Между тем волосы на голове достигают чрезвычайной длины у обоих полов и иногда спускаются почти до земли; то же повторяется у некоторых из североамериканских племен» (Ч. 2. С. 357).
«У некоторых из североамериканских племен волосы на голове вырастают до чрезвычайной длины, и Кетлин приводит любопытное доказательство уважения, которым они пользуются; именно предводитель племени Крау был избран в этот сан потому, что волосы его были длиннее, чем у всех других мужчин племени: они имели десять футов и семь дюймов длины. Аймары и квехи в Южной Америке также отличаются длинными волосами, и длина волос, как сообщает мне м-р Форбс, считается такой красотой, что отрезание волос служит для них самым страшным наказанием. На обеих половинах материка туземцы иногда увеличивают видимую длину волос, вплетая в них волокнистые вещества. Несмотря на то что волосы на голове так ценятся, иметь волосы на лице считается североамериканскими индейцами крайне вульгарным и они тщательно вырывают каждый волосок. Этот обычай существует на всем Американском материке до острова Ванкувер на севере и Огненной Земли на юге. Этот обычай доведен до такой крайности, что индейцы в Парагвае вырывают себе брови и ресницы, говоря, что они не желают быть похожими на лошадей. Замечательно, — прибавляет Дарвин, — что на всем земном шаре племена, почти совершенно лишенные бороды, не терпят волос на лице и теле и старательно вырывают их. Калмыки безбороды и, как известно, они, подобно американцам, уничтожают всякий волосок на лице… С другой стороны, бородатые расы восхищаются своими бородами и высоко ценят их» (Ч. 2. С. 387 и 388).
Сходство между мужчинами и женщинами у американских племен было замечено также и Пикерингом (Pickering): «Одна из особенностей монгольской (и американской) расы, — говорит он, — заключается в женской наружности у обоих полов, в отсутствии какой-нибудь выдающейся разницы в сложении и одежде, так что иностранец часто затрудняется отличить мужчину от женщины» (цит. в ст. Бастиана, с. 181).
Мне кажется, что уже указанных особенностей в наружности американских туземцев было достаточно для того, чтобы дать европейцам повод к рассказам об амазонках. Выше было уже упомянуто о столкновении, которое имел Колумб с индейскими женщинами при попытке высадиться на остров Святого Креста. Если это были действительно женщины, то европейцы могли убедиться, что жены индейцев отличаются не менее мужчин мужеством и яростью. Когда затем европейцы проникли далее в страну и достигли реки Амазонки, то естественно, что они, зная уже о воинственности индейских женщин, были обмануты наружностью индейцев и приняли за женщин враждебные толпы мужчин, встречавшиеся им на пути. Таким образом было дано начало рассказам о существовании в Америке государств, состоящих из воинственных женщин-амазонок. Могут заметить, что это объяснение слишком просто и потому уже неправдоподобно и что если ошибка такого рода и была возможна, то только в виде отдельного случая и должна была бы немедленно обнаружиться. Отвечу на это, что для уразумения истинной цены выссказанного мною предположения необходимо поставить себя на место людей тогдашнего поколения. Нам, жителям больших городов, различные породы людей известны или из собственного наблюдения или по рисункам и рассказам. То, что мы видим и слышим с детских лет, не кажется нам необыкновенным, и потому мы, вероятно, не впадем в ошибку при посещении какой-нибудь новой для нас страны. Но не в таком положении находится человек, не имевший случая вращаться среди людей различных пород или, по крайней мере, ознакомиться с ними по рисункам и рассказам. Все особенности какой-нибудь расы, переставшие даже быть заметными для людей, присмотревшихся к ним, бросаются ему в глаза и кажутся тем страннее и иногда ужаснее, чем менее он привык к мысли о разнообразии человеческих типов. Можно сказать положительно, что различные породы людей при первом столкновении внушают одна другой прежде всего отвращение и даже ужас и что только цивилизация и привычка уничтожают эти чувства. Факт этот можно подтвердить многочисленными примерами.
«На наши глаза, — говорит Дарвин, — носы далеко не слишком длинны у туземцев Цейлона, но китайцы VII столетия, привыкшие к плоским чертам лица монгольской расы, были поражены выдающимися носами сингалезцев, и Тсанг, описывая их, говорит, что у них клюв птицы на человеческом туловище» (Происхождение человека… Ч. 2. С. 383).
«Негры смеялись над Мунго-Парком за белизну его кожи и его длинный нос, считая это безобразным и неестественным. Африканские мавры также морщили брови и ужасались перед белизной его кожи. На восточном берегу негритята, увидав Бёртона, начали кричать: „Посмотрите на белого человека, разве он не похож на белую обезьяну?“» (Там же. С. 385).
Впрочем, нам нет надобности ходить далеко за примерами: чтобы судить о впечатлении, производимом одной породой людей на другую, достаточно обратить внимание на выражение лица простолюдина, прибывшего впервые в столицу и случайно встречающего негра.
Итак, поставим себя на место испанцев, столкнувшихся в Новом Свете с туземным племенем, у которого характерные черты были, быть может, выражены наиболее резко. Что должны были подумать они при виде толпы женоподобных существ, безбородых, с длинными, чуть не до земли, волосами? Уже давно сказано, что «когда человек останавливается по недостатку знания, то он берет самого себя мерою всего» (Вико). Естественно, что испанцы, привыкшие к резкой разнице между мужчиной и
Таким образом было, по нашему мнению, возобновлено на американской почве предание об амазонках. Известия о них были принесены в Европу, и так как Новый Свет был в то время страной всевозможных чудес, то рассказы об амазонках не возбудили никаких сомнений. Напротив того, все говорило в пользу их достоверности. Путешествие Колумба было, как известно, предпринято с целью открытия морского пути в богатую Индию. Еще задолго до своей экспедиции Колумб внимательно изучал все сведения об Азии, оставленные как древними, так и позднейшими историками и географами. Основываясь на описании Азии Марко Поло, он рассчитывал достигнуть прежде всего острова Сипонго и берегов Китая (Cathay), составляющих восточную окраину Азии, и поэтому запасся даже письмами от Фердинанда и Изабеллы к великому хану Татарии. Человек, страстно преданный какой-нибудь мысли, охотно объясняет в пользу своего предположения такие обстоятельства и явления, несостоятельность которых очевидна для людей непредубежденных. Так было и с Колумбом. Убедившись после долгих колебаний, что открытая им страна не есть царство великого хана, он узнавал в ней какую-нибудь другую часть Азии и утешал себя тем, что искомое царство рано или поздно будет наконец достигнуто. Но Колумбу не было суждено дождаться этой радостной минуты: он умер, не зная, что царство великого хана отделяется от Европейского берега великим материком и двумя океанами. Его современники и последователи продолжали исследования мнимой Азии, и вот почему с открытием Америки совпадает возрождение и перенесение на вновь открытую почву всех тех чудных существ, которые, по рассказам классических писателей, обитали когда-то в Азии и за пределами мира, известного древним. Молва о существовании царства воинственных женщин на берегах Мараньона послужила, вероятно, также одним из доказательств справедливости предположения Колумба: воинственные женщины были признаны амазонками, и вот почему мы замечаем, что все рассказы об амазонках в Америке представляют буквальное повторение рассказов древних поэтов, историков и географов. Сходство это до такой степени очевидно, что о самостоятельном происхождении американского рассказа нечего и думать, так как незначительные варианты зависят, очевидно, от источника, из которого рассказчик черпал свои сведения о древних амазонках.
Мне могут заметить, что не одни европейцы рассказывали об амазонках в Америке, но также и индейцы, и что если многие путешественники только приписывали туземцам подобные рассказы, то нельзя заподозрить в таком обмане путешественника, подобного Шомбургку, который желал сам разъяснить, насколько рассказ этот справедлив, и убедился в том, что он действительно существует среди туземцев. Обстоятельство это, кажется мне, можно объяснить весьма просто. Быть может, какое-либо из индейских племен, мужчины которого имели бороды, называло презрительно женоподобными или женщинами мужчин другого племени, отличавшихся в особенности женоподобной наружностью [14] . Это название могло дать повод европейцам предположить, что индейцы подразумевают тех самых воинственных женщин, которых первые путешественники думали видеть на берегах Мараньона. Могло быть и так, что одно племя действительно считало другое состоящим только из женщин. В таком случае рассказы и расспросы европейцев про амазонок весьма легко могли быть усвоены индейцами и затем распространены ими на далекое расстояние. Известно, что испанцы не были желанными гостями в Америке. Их движение внутрь материка, вызванное жаждой открыть золотую страну — Эльдорадо, сопровождалось такими насилиями и жестокостями относительно туземцев, что они сразу стали во враждебное положение к завоевателям. Слухи о несметных богатствах Эльдорадо привлекли в Америку целые толпы искателей приключений, единственным желанием которых было обогатиться во что бы то ни стало и какими бы то ни было средствами. Первые вопросы, которые предлагались индейцам, были: есть ли у вас золото и как проникнуть в золотую страну? Эта жажда золота высказалась, можно сказать, с первых минут знакомства индейцев с европейцами: люди Колумба не церемонились даже прямо обирать с туземных женщин все находившиеся на них золотые украшения. Понятно, что при таких обстоятельствах взаимные отношения не могли быть дружелюбными. Индейцы вскоре поняли, с кем они имеют дело, и старались всеми средствами погубить испанцев и воспрепятствовать их поступательному движению. Не имея возможности противиться открытой силой, они, пользуясь жадностью испанцев, прибегали к разного рода хитростям. Так мы знаем, что индейцы, спрошенные о пути в золотую страну, умышленно направили Рибейро на озеро Хорайес, с которого он должен был после долгих странствований возвратиться назад вследствие голода и болезней.
14
Подобное предположение, в применении к древним амазонкам, находим еще у Палефата (Palaphatus) в сочинении его «о невероятных баснословных рассказах»: «Про амазонок говорят, что это не женщины, а мужчины-варвары, которым враги их дали бранное название женщин за то, что они, подобно фракийским женщинам, носили длинные, спускающиеся до ног туники, связывали волоса повязкой и стригли себе бороду».
У испанцев существует поговорка: «Никогда, никогда не верь индейцу». Я полагаю, что эта поговорка есть результат ближайшего знакомства испанцев с индейцами и что если эти последние не отличались развитыми нравственными чувствами, то и испанцы не могли похвалиться ими, так что индейцы еще с большим правом могли бы создать поговорку: «Никогда, никогда не верь испанцу».
Итак, индейцы, встречаясь с испанцами, подвергались расспросам о золоте и об амазонках, свирепости которых испанцы, как кажется, опасались. Таким образом представления о золоте и об амазонках соединились в уме индейцев в одну картину. Желая отвратить испанцев от их стремления внутрь страны, индейцы изобретали всевозможные препятствия, представляли путь в золотую страну затруднительным обставленным разными препятствиями и опасностями. Заимствовав от испанцев сведения об амазонках, они впоследствии, в свою очередь, сообщали их испанцам, которые таким образом были обмануты ложным слухом, ими выпущенным в ход. Рассказы об испанцах передавались быстро от одного племени другому, а вместе с ними и рассказы об амазонках и о золоте, которое ищут испанцы. Вот почему амазонки и драгоценные металлы во всех рассказах встречаются вместе.