Кайнозой

Медведев Дмитрий Сергеевич

Ужинали в просторном гостевом доме, предварительно отправив Куго в дом хозяйский, готовиться ко сну. Грент объяснил, что они в теплое время года они встают с рассветом, потому как много работы. В холода люди не шибко хотят высовывать нос за пределы своего города, а сейчас вот начинается самое бурное движение - торговля, например. Грент как раз вчера ездил в Хаву и продал первый урожай яблок. Крупных и почему-то белых. Такой сорт рос только у него в саду. Сам хозяин объяснил это семейной традицией - секрет белых яблок передавался у них из поколения в поколение по мужской линии.

Грент любезно

и щедро угостил ребят. Те изо всех сил делали вид, что им нравится, но, по правде говоря, угощения не оценили. Яблоки были чересчур сладкими и порой вязали, словно хурма. Зубная эмаль жалобно стонала при каждом движении челюстей, но съесть пришлось до конца. Очень уж Кирилл не хотел расстраивать Грента, тем более, что Карена - молодая и очень симпатичная служанка с большими черными глазами - наготовила столько всего замечательного, что хотелось слопать все без остатка.

Сама Карена не стала задерживаться в пустой столовой. Устало пожелав всем доброй ночи - шумные гости изрядно утомили девушку - она отправилась в свою избушку. С Грентом Карена общалась без намека на подобострастие. Наоборот, они говорили на равных. Вполне вероятно, что вся эта прислуга у Грента - наемная, и таким образом здесь просто зарабатывают деньги. Кирилл-то, наивный, всегда представлял себе слуг затюканными, чумазыми, в худой одежде и стоптанных башмаках, органически неспособных посмотреть хозяину в глаза. Но, глядя на опрятное платье и изящные сандалии Карены, он понял, что заблуждался.

Сеня тоже устремил взгляд примерно в ту же область. Если быть точнее, он пожирал глазами единственную оголенную часть тела девушки - лодыжки. Выше было светлое платье с длинными рукавами, а ниже - босоножки.

Запас комментариев на такие случаи у Кирилла был давно исчерпан. Он просто вернулся к ужину и в мгновение ока выхлебал до дна приправленный чем-то острым чесночный суп, а затем набросился на смесь жареных овощей и, наконец, расправился с гигантской котлетой, такой вкусной, что Кирилл съел бы ее еще хоть десять раз. Арсентия прыть друга изрядно озадачила, он впервые завершил трапезу с отставанием, пусть и небольшим.

– Быстро вы, - хмыкнул Грент в усы.
– А теперь пейте вино и рассказывайте. Точнее, ты рассказывай, - хозяин дома ткнул пальцем в Кирилла, - почему твои друзья ни бельмеса не понимают из того, что я говорю. Да и ты сам, похоже, не все разумеешь, хе-хе. Рекотов не знаешь, надо же...

Всем своим видом лекарь демонстрировал дарованную природой проницательность. Есть такой вот тип людей, с кем бесполезно юлить, кому нет смысла льстить и кого категорически невозможно уговорить. Общаться с ними можно лишь одним способов - говорить правду.

Вздохнув, Кирилл пустился в объяснения. Пить вино ему, по правде, не хотелось, даже если вино это было очень вкусным. А вот Арсентию ничего другого и не оставалось. Он старался растянуть внушительных размеров бокал на весь рассказ Кирилла, но мелкими глотками вылакал все еще до завершения предисловия. Теперь Арсентию оставалось только сидеть с понурым видом и изучать глазами красивую посуду из темно-зеленого стекла. Грента так увлекло повествование одного гостя, что он и думать забыл о втором, а сам Арсентий вина себе подлить не мог - не знал, где бутылка, да и наглости не

хватало.

Учитывая, что ни Каресан, ни кто-либо еще не просил Кирилла держать рот на замке, он рассказывал предприимчивому лекарю все, как на духу. Тот так крепко погрузился в историю, что с каждым лихим ее поворотом то приподнимал брови, то недоверчиво ухмылялся, то издавал возмущенный возглас.

Это был первый раз, когда Кириллу пришлось по-настоящему долго говорить на чужом языке. И впервые он пытался на этом самом языке рассказать про свой мир, про Тайю, описывая в красках ее дивных обитателей. И здесь возникла неожиданная сложность. В языке Первых больше не было места многим словам - например, таким, как динозавр, пистолет, винтовка, космический корабль, да они и космосе-то не знали почти ничего! Точнее, забыли.

Но и это еще не все. Минули тысячи лет с тех пор, как люди перекочевали на последний кусок земли, где кроме природы никого больше нет. И их язык изрядно изменился за это время, утратив многое из былого разнообразия. Хотя, стоило признать, перемены были не столь уж драматичными, грамматика в определенной степени законсервировалась. Появись здесь обитатель планеты, живший на ней четыре тысячи лет назад, и он без проблем договорился бы с людьми средневекового будущего, иногда переходя на жесты и описание. А вот если Кирилла закинуть в Киевскую Русь, понимание с местными вряд ли будет достигнуто, и жизненный путь такого странника окажется совсем недолгим.

Кирилл задал сам себе вопрос, и ответ сам всплыл в сознании. Отец и его соотечественники сначала расшифровали относительно современную версию языка Первых, когда начали находить следы их присутствия на других планетах. А уже позже Георгий разобрался в лингвистических нюансах того языка, на каком говорят сегодняшние дети Рыйзы. Он провел здесь не один месяц, учась и усваивая новое. Не исключено, что он жил здесь не один год.

– Ну, дойдете вы до мыса, и что дальше?
– спросил, наконец, Грент, когда Кирилл выдохся окончательно.
– Там ведь далековато будет плыть до другого берега. Сами не осилите. Глубоко, холодно.

– Я не знаю, - Кирилл развел руками.
– Понятия не имею. Там ведь есть деревня?

– Крлява, - подтвердил Грент.

– Ну, они ведь наверняка рыбачат... Лодки есть, значит. Подвезти могут, что им стоит? Каресан сказал, что с мыса Кейли видно берег Одиннадцатого материка.

– Видно-то видно. И рыбачат, да, - Грент задумался, подпер широкий подбородок рукой. Помолчал немного и добавил.
– Но вас никто не повезет. И лодку вам никто не даст... Странный этот дед, до чего странный. Себе на уме. Послать-то вас послал, хе-хе, а как дальше быть - не сказал. Гребите сами, да? М-да... Дела...

Грент снова взял паузу, что-то прикидывая в уме и закатив глаза. Кирилл не мешал ему. Он чувствовал, как веки с каждой секундой становятся все тяжелее и тяжелее. За окном стемнело, в столовой тоже стояли потемки, разгоняемые хилым огоньком нескольких свеч.

Арсентий прекратил борьбу с собственным телом и заснул-таки, уронив подбородок на грудь. Но спал он тихо, культурно, не сопел и не храпел. Кирилл в этот раз и не думал осуждать друга. Что еще ему делать, бедняге, он ведь ни словечка не понимает.