Казачество в 1812 году
Шрифт:
Донской атаман М. И. Платов в своем донесении генерал-майору А. П. Ермолову, начальнику штаба 1-й Западной армии, о закончившемся бое написал: «С самого утра не было и часу свободного весь день, чтобы неприятель не наступал на арьергард самым наглым образом».
Платовские казаки, отступая дальше весь путь от Михайловки до села Усвятья, вели жаркие перестрелки с преследователями. Отличились стрелки Донского казачьего полка М. Г. Власова 3-го и Симферопольский конно-татарский Харитонова 7-го. В тех арьергардных схватках был эпизод, когда французская батарея, окруженная русской конницей, была спасена прусским гусарским полком. Тем временем войска Барклая де Толли располагались на правом
13 августа русский арьергард у смоленского города Дорогобужа, стоящего на берегу Днепра, имел бой с авангардом Великой армии. Бой закончился безуспешно для преследователей, больших потерь стороны не понесли. Обойти русских с флангов французы не смогли.
15 августа 1-я и 2-я Западные армии соединились воедино в походную колонну у Вязьмы. Общий арьергард перешел через реку Осму и на ее левом берегу у села Беломирское «имел кровопролитное дело» с французским авангардом, которым командовал маршал империи Иоахим Мюрат. В бою на этот раз участвовали все силы арьергарда (конница, егерская пехота), которые получили огневую поддержку 32 орудий, то есть нескольких артиллерийских батарей. Неприятель, несколько раз в решительных намерениях переходивший Осму вброд и атаковавший противника, каждый раз выбивался на исходные позиции, то есть на противоположный речной берег.
Атаман М. И. Платов держался стойко. Но когда к французам начали подходить значительные подкрепления и их артиллерийский огонь заметно усилился, генерал от кавалерии приказал батареям сняться с позиций и полкам отступить дальше на восток по столбовой Смоленской дороге. Держать переправу через реку Осму уже не было никакого смысла: армейские войска ушли далеко вперед.
Арьергард, прикрывшись казачьими дозорами, отступал на Москву по дороге, которая пролегала теперь на Смоленщине по свежим пожарищам, что виделось предвестником народной войны против иноземного нашествия. Местные жители «без всякого стороннего внушения, сделали все то, что могла произвесть самая большая любовь к Отечеству. Исполнение сей мысли было различно, но мысль у всех была одна: ничто не доставайся неприятелю и не иметь ему ни приюта, ни покоя!»
Жители сел и деревушек, взяв с собой то, что можно было увезти или унести, уходили от столбовой Смоленской дороги в леса или еще дальше, в соседние губернии. Все остальное – дома, запасы продовольствия и фуража – истреблялось: предавалось огню или, по возможности, зарывалось в землю. Крестьяне раздавали проходившим войскам продукты питания. По дороге горели все окрестные волости, и платовские казаки могли воочию убедиться в силе народного гнева на вражеское нашествие.
«Скифская война», которая шла впереди Великой армии, давала о себе знать каждый день. Для императора французов и его войск Россия стала хуже Испании, где наступающие завоеватели тоже столкнулись с тактикой «выжженной земли». Но за Пиренеями не было «степных ос» в лице казаков. Наполеоновский капитан В. Дюпюи писал в своих мемуарах:
«После боя у Валутиной противник продолжил свое опустошительное отступление, а мы наше преследование. Каждый день с пяти часов утра мы вели перестрелку с казаками, и каждый раз это длилось до десяти или одиннадцати часов вечера. Они увозили все, что имелось, из деревень, угоняя жителей, которые укрывались в лесах; затем они их поджигали…
Такая манера вести войну была для нас очень вредной…»
К середине августа казаки стали «ходить в партизанах» по вражеским тылам и коммуникациям Великой армии. 16 августа казачья партия из отряда генерал-адъютанта Ф. Ф. Винценгероде у Поречья совершила нападение на авангард 15-й пехотной дивизии генерала Доменико Пино из 4-го корпуса Великой армии, двигавшейся к городу Витебску.
16 августа на место атамана Платова начальствовать арьергадом был назначен генерал-лейтенант П. П. Коновницын, раненный в Смоленске в правую руку. Сильно «напиравший» маршал Иоахим Мюрат был вынужден вести бой перед Вязьмой до ночи, после чего русские вновь отступили, теперь уже к Цареву-Займищу, не давая себя по дороге ни обойти, ни взять в кольцо. Опустевший город Вязьма горел так, что наполеоновцы даже не пытались проехать по его улицам среди пылающих домов. Ветер срывал с пожарища облака пламенеющих искр, а улицы были усыпаны горящими головешками.
Мюрат приказал своим войскам, кавалерии и пехоте, идти в обход Вязьмы с известной осторожностью: он всерьез опасался налетов казачьей конницы на те части авангарда, которые в поисках крова и провианта с фуражом удалялись от Смоленской дороги. Маршал империи теперь каждодневно получал известия о нападениях на отряды фуражиров и безжалостном истреблении «французских бродяг», то есть мародеров Великой армии.
Наполеоновские войска стали «теряться» на Смоленской дороге в силу самого непредвиденного обстоятельства. Противник в лице казачьих партий и местных крестьян стал спиливать верстовые столбы вдоль дороги, таким необычным образом вредя подходившему врагу. Спиленные или срубленные столбы, разумеется, на месте не оставлялись.
Теперь командирам походных колонн корпусов Великой армии приходилось выставлять на дороге конные ведеты (посты) вместо верстовых столбов. В противном случае колонны, чаще всего не имевшие проводников или имевшие не слишком надежных, могли просто-напросто заблудиться в темное время суток, что и не раз случалось. Как, к примеру, заблудился близ Смоленска целый армейский корпус генерала гусар Жюно.
Была и другая «напасть» на французов по пути к Москве, начиная от Смоленска. Казачьи партии арьергарда старательно истребляли (сжигали) любые мосты и мостики через водные преграды. Неприятелю приходилось в летний зной заниматься построением «разоренных» мостов, что изнуряло его. Движение походных колонн Великой армии возобновлялось только после того, как переправа через водную преграду восстанавливалась и обеспечивалась ее достаточная защита.
Французский мемуарист Комб, описывая перипетии неудачного преследования Великой армией противника, отходившего все дальше и дальше в глубь России, сделал интересную запись, датированную 5–6 сентября:
«Русская армия… прикрывала свое отступление частой цепью стрелков, составленной из казаков, калмыков и башкир. Последние были вооружены луками и стрелами, свист которых был для нас нов, и ранили нескольких из наших стрелков. Шея лошади капитана Депену, из моего полка, была пронзена под гривой одной из этих стрел, имевших приблизительно четыре фута в длину. Мы убили нескольких башкир, и я никогда не видал более безобразной расы людей».
Начальный период наполеоновского Русского похода не сразу убедил императора французов, плеяду его блистательных маршалов и в первую очередь маршала Иоахима Мюрата в том, что их тактика ведения войны против казачьей конницы успеха не имела. Если посмотреть на события июня, июля и августа 1812 года, то вырисовывается, с одной стороны, любопытная, с другой стороны – правдивая картина. Великая армия почти всегда выставляла против иррегулярной конницы армии России свою легкую кавалерию в лице улан, гусар, конных егерей, шеволежеров (легких конников) и шеволежеров-пикинеров. Так маршалы империи желали уравнять шансы своих легкоконных дивизий и бригад с отрядами казачьей конницы и, прежде всего, с платовским летучим корпусом.