Казачий адмирал
Шрифт:
— Кликнешь охотников — и плыви с ними, куда пожелаешь. В Сечи всегда много народа без дела и денег сидит. Хоть к черту за пазуху полезут, лишь бы разбогатеть, — рассказал он, а потом и сам спросил: — А ты из какой страны и какой веры будешь, боярин? Ты вроде не лях (поляк) и не московит (русский), а по-нашему говорить умеешь.
То, что меня называли боярином, стало основой моей легенды на нынешнюю жизнь:
— Православный я. Мой дед был боярином у царя Ивана Грозного. Сбежал от его гнева к ляхам, а потом перебрался дальше на запад, в Голландию. Там я и вырос, выучился на капитана. На корабле моем пороховой погреб взорвался, я один спасся. Меня подобрал в море хозяин этого корабля, собирался отпустить за выкуп в Стамбуле,
— И правильно сделал! — похвалил Петро Подкова. — А то бы мы в неволе так и остались!
Да уж, ничего приятного им не светило. В лучшем случае стали бы гребцами на галерах, а в худшем — кастрированными евнухами. Хотя у них могло быть другое мнение о том, что лучше. В любом случае, со свободой они распрощались бы надолго, если не навсегда.
Глава 6
Подвешенная к подволоку масляная лампа дает желтоватый тусклый свет, который, из-за легкой качки словно перекатывается аморфным телом с боку на бок по каюте, заполняя собой то одну ее часть, то другую. Где-то под палубой поскрипывает деревянная деталь, но кажется, что это свет жалуется на маету. Этот скрип удерживает меня на грани полусна. И еще мысли. Не то, чтобы неприятные, скорее, нудные. Опять начинать сначала, опять заботиться не только о себе…
Оксана лежит на правом боку слева от меня. Ее левая рука на моей груди. Время от времени пальцы сживаются плавно, словно преодолевая сопротивление резинового мячика, и также медленно разжимаются. Наверное, снится что-то неприятное. Я легонько сжимаю ее пальцы, успокаивая. Оксана вздрагивает и просыпается. Заспанное лицо напрягается от испуга, становится резче, жестче, некрасивее. Затем вмиг расслабляется, бледные губы приоткрываются в виноватой улыбке, будто это она разбудила меня, а не наоборот.
— Почему не спишь? — спрашивает Оксана.
— Думаю, как добраться до Сечи, как потом жить, — отвечаю я.
— У моей сестры поселимся, у нее дом большой, а потом свой построим, — предлагает Оксана.
В том, что турки нас не захватят, она не сомневается.
— А где твоя сестра живет? — интересуюсь я.
— В селе Царичанка, вотчине князя Вишневецкого. Это где-то выше порогов, на речке Орель, которая с татарской стороны впадает в Днепр. Муж у нее купец, возит товары черкасам в Сечь. На обратном пути закупал у нас шкуры, шерсть, пеньку, воск. Настя ему приглянулась, посватался. Отец не хотел родниться с купцом, но мама его уговорила, — рассказывает Оксана, после чего начинает шмыгать носом.
Отец, мать и два брата погибли во время налета татар. Никто не ждал, что они придут ранней весной. Обычно нападали или зимой, когда реки льдом скованны, или с конца весны, когда вода в реках спадет и молодая трава покроет степь, и до осенних дождей, а тут нагрянули в самую распутицу. В итоге от хутора на два десятка домов осталось пепелище. Мужчин, стариков и старух перебили, а молодых женщин, девушек и детей угнали в Крым, где продали перекупщикам.
— Не уживусь под ляхами, — высказываю я предположение.
— Зять Мыкола говорит, что православных притесняют, конечно, но не сильно. Богатых и вовсе не трогают, — сообщает она.
— Так он богатый? — спрашиваю я.
— Не очень! — хихикнув, признается Оксана. — Отец говорил, что за один поход больше привозит, чем Мыкола Черединский за пять лет наторговывает. На что мама говорила, что зять на чужбине не погибнет
— А там, где вы жили, ляхи тоже правили? — спрашиваю я, чтобы отвлечь ее от воспоминаний о погибших родителях.
— Нет, мы сами по себе жили, никто нам не указ был. Отец потому там и поселился, что не хотел ни перед кем шею гнуть, — говорит она.
— Это далеко от Сечи? — задаю я вопрос.
— Выше Сечи, на левом, татарском берегу Днепра. На лодке от нас до Сечи за полдня добирались, даже быстрее, а обратно — за день, смотря, как гребли, —
— Вот я и думаю, где бы поселиться. На татарском берегу слишком беспокойно, — говорю я. — А на правом как?
— На турецком, говорят, раньше ляхи донимали, но если поближе к Сечи, то там спокойнее, — рассказывает Оксана.
— Может быть, на правом поселимся, — предполагаю я. — Поживем, пока денег не накопим, а потом переберемся на запад, к франкам.
— Говорят, они там все безбожники, живут в грехе, — сказала Оксана.
Хотел сказать, что гей-парады они пока не проводят, это еще впереди, но потом решил, что ей такие знания ни к чему.
— Люди везде одинаковые, а там жизнь спокойнее. По крайней мере, татар и турок нет, — говорю я. — Ладно, чего сейчас гадать. Сначала надо добраться до Сечи.
— Доберемся, — уверенно произносит она.
Случилось главное в жизни женщины — ее выбрал мужчина. Значит, и всё остальное будет хорошо. Теперь надо влюбиться в него. Или возненавидеть, что, в принципе, одно и то же. Вечером я предложил ей остаться ночевать в каюте. Девушка посмотрела мне в глаза и кивнула. То, что я с ней делал потом, очень понравилось Оксане, а мне — ее эмоциональность во время занятий любовью. Мои голландские женщины были в этом плане немного сдержаннее.
— Давай спать, — предлагаю я.
Оксана соглашается и быстро засыпает. Вскоре опять начинает давить пальцами невидимый резиновый мячик. Впрочем, резины пока еще нет. Мячики делают из кожи. Получаются не очень круглыми.
Я лежу в полусне, слушаю, как поскрипывает дерево, как невысокие волны тихо разбиваются о корпус тартаны. На ночь ветер убился. Пришлось лечь в дрейф, потому что гребцов всего одна смена. Они и так устали за день. Завтра, если ветер не изменит направление, будут опять грести. Надо поскорее добраться до Тендровской косы, пополнить там запасы пресной воды и еды. Мусад Арнаутриомами, видимо, собирался держать рабов впроголодь, а я слишком щедро начал кормить их. Еды в таком режиме хватит еще на пару дней. Надеюсь, за это время доберемся до пустынного берега, где татары не будут мешать нам. На тартане есть рыбацкая сеть метров пятьдесят длиной. Да и подстрелить какую-нибудь дичь постараемся. По моим расчетам, тартана идет на веслах против ветра со скоростью узла три. Завтра должны выйти к косе, если я не ошибся в расчетах. Всё-таки не был здесь с первой половины тринадцатого века.
Затем надо будет решить вторую проблему — прорваться через Днепро-Бугский лиман в Днепр. По словам казаков, которые себя пока что величают черкасами, как когда-то берендеи, в лимане дежурят восемь галер и три парусника «больше твоего раза в два». Базируются они в Очакове, но могут находиться, где угодно. Вот будет интересно, если они окажутся в ненужное время в ненужном месте.
Глава 7
Турецкий флот стоял на якорях возле острова Березань. Семь галер длиной метров пятьдесят и с двумя мачтами каждая, немного наклоненными вперед, под латинский парус, и две парусника типа каракк, с высокими, сужающимися кверху кормовыми надстройками, небольшие, тонн на триста водоизмещением. Наши паруса они наверняка заметили издалека, но никаких действий не предпринимали. Ждут, когда приблизимся. Нам по-любому идти мимо них, другого водного пути здесь нет. Скорее всего, принимают нас за купеческое судно, которое досмотреть надо, чтобы получить бакшиш, но опасным не считается. Именно на это я и рассчитывал. Заправившись на Тендровской косе водой, свежей рыбой и убив несколько дроф, мы отошли на веслах на запад, а потом под парусами, курсом полный бейдевинд, направились к лиману. Я приказал взять рифы на парусах, поэтому идем медленнее, чем на веслах, чтобы до темноты не добраться до турецкого флота. Солнце уже зашло, осталось подождать самое большее полчаса. Как обычно в таких ситуациях, время тянется, будто не разжёванная ириска.