Казачий алтарь
Шрифт:
– Эхх… Ворона! Я тобе наказывал… А ишо ниститут кончила.
И тут на середине плеса, пластая веер хвоста, всплыл метровый сомище. Не раздумывая, старик бросился в воду, со второго раза пронзил могучее тулово.
Не лишенный, как всякий рыбак, тщеславия, Тихон Маркяныч на тачке повез сома к бывшему кладовщику Шевякину, у которого дома были амбарные весы. Не торопясь, солидно приветствуя старых, кивая молодым, катил он впереди себя двухколеску. С нее свисало и чиркало по земле рыбье правило, размером с саперную лопатку. Хуторцы выглядывали из дворов, разинув рты, расспрашивали. Герой-рыбак отшучивался, а понимающим толк
Воротился домой Тихон Маркяныч в почетном сопровождении. Дед Корней прихватил четверть с вишневкой, дед Дроздик (прозвище приклеилось к нему за страсть к птицам) тащил в наволочке соль, Афанасий Лукич Скиданов ковылял с арбузом под мышкой, а замыкал шествие в фуражке, насунутой на лоб, толстый и важный Шевякин. Степан Тихонович встретил их у летницы.
– На половину пуда поважил! – объявил Тихон Маркяныч и понуро опустил голову. – Зараз бирючий обед [7] загуляем. И распрощаемся с советским порядком.
7
Бирючий обед (устар.) – обед, устраиваемый станичным правлением для казаков.
– Что так? – неладное заподозрил сын.
Ответил ему дел Корней:
– Перед вечером двое верхами из района прибегали. Возля сельсовета объявлению нацепили. Завтра кличут всех на сходку. К десяти часикам…
– А наверху листа ихний крест паучий, – добавил дед Дроздик.
Душные оседали на хутор сумерки. Непокой чувствовался во дворах. И как назло, раня души, на леваде завопил сыч. Он то надрывно гнусавил, то ухал, то сыпал скрежещущими подголосками. Накликивал новые беды, накликивал…
В ночь казаки двинулись по горным дебрям.
Прохлада и хвойный дух взбодрили Якова, и он мог идти самостоятельно, опираясь на палку. Вместе с ним шагали Труфанов, Антип (конники рысили немного впереди) и Сергей Мамаев, находившийся днем в секрете. До деревянной сторожки добрались беспрепятственно. Передохнули и спустились к броду. Через речку Якова перевез на своей лошади Аверьян.
– Может, и дальше поедешь? – предложил Чигрин.
– Нет. Трясет на камнях. Пойду, – отказался Яков и достал из кармана пистолет, полученный от командира взвода за неимением другого оружия.
Четверо верхоконных вырвались вперед, чтобы быстрей минуть голый берег и въехать в лес. Пешие также прибавили ходу. Якову почудилось, что по небу катится зеленая звезда, но тут же раздался характерный хлопок, и над ущельем вспыхнула ракета! Возле леса ждали две танкетки и группа всадников. А справа, на дороге, вплотную подходившей к вырубке, четко обозначились рогатые силуэты мотоциклов.
– Немцы! К бою… – выкрикнул Левченко и, срезанный очередью, захрипел, заваливаясь назад и роняя повод. Разведчик также умер мгновенно, а Голубенко сумел один раз нажать на курок карабина. Аверьян перелетел через голову убитой лошади и оставался недвижим, пока не приблизились вражеские всадники. Затем вскочил и бросил гранату. Но выдернуть шашку из ножен не успел…
Дико, нечеловечески возопил Труфанов, теряя рассудок, и ринулся к мотоциклам с поднятыми руками. Яков, Антип и Сергей Мамаев метнулись к
Течение стремительно понесло вниз. Под отяжелевшими сапогами туго сплетались ледяные придонные струи. От озноба у Якова перехватило дыхание. Держась на плаву, огребался, что было мочи. За поворотом, на отмели, он поднялся и, борясь с напором воды, побрел вслед за Антипом и Сергеем к шатрам боярышника, нависающим над противоположным берегом. Где-то сзади пророкотали пулеметы. Ракета померкла. Очевидно, погоня оборвалась.
Молча и торопливо, каждый по-своему переживая минуты стычки с немцами, вылили из сапог грязевую жижу и перемотали отжатые портянки. Яков, с трудом двигая сведенной судорогой челюстью, невнятно спросил:
– В какой стороне наши? Голова шумит. Не могу сообразить…
– Пойдем вдоль речки, – предложил Мамаев, худощавый, красивый парень, не унывающий ни в каких ситуациях.
– Правильно, – согласился Антип, шаря по карманам штанов, и вдруг выругался. – Граната… Потерялась, холера!
– Как потерялась? – недоуменно спросил Сергей.
– А хрен его знает! Должно, водой вырвало.
– Хоть штаны остались! И то хорошо…
Шли всю ночь, изредка делая передышки. В зыбком утреннем свете обозначился горный кряж, поросший лесом. Берег выровнялся, и там, где река расширялась, за кукурузным полем завиднелось село. Просторная долина переходила в пристепье. Стало ясно, что заблудились. Мамаев вызвался пробраться к домам и разузнать дорогу на Хадыженскую.
Ни через час, ни к полудню Сергей не вернулся. Когда же заметили на проселке, петляющем в сторону перевала, грузовики с немецкими солдатами, поняли, что он или арестован, или отсиживается до темноты.
Перекоротали день. Ждали товарища до глубокой ночи. Дальше оставаться у села, занятого врагом, было бессмысленно. Переправились через реку, и пошли к югу, придерживаясь большака.
Извечным своим порядком поворачивались в ночной выси созвездия. А у горизонта, откуда несло нефтяной гарью, небо казалось непривычно низким, оттого, наверное, что подпирали его два столба прожекторов. Доносился орудийный гул. Смертная вершилась жатва. И все крепче охватывало души казаков смятение.
Кукурузные початки, сломленные по дороге, чуть уняли голод. Нестерпимо мучила жажда, и хотелось курить. Сосредоточенно-злой прихрамывал Яков, опираясь на палку. Размеренно шагал Антип. А между тем до горного кряжа, темнеющего зубцами вершин, по-прежнему было неблизко.
Углядели и опасливо обминули решетчатые фермы нефтяной вышки. Еще недавно тут полыхал пожар. Пахло горелой землей, мазутом, едким химическим веществом, от которого пресекалось дыхание.
Торопились из последних сил! А слева уже светлела кромка небосвода, на фоне которой отчетливо обозначились высокие дымы. Двигались наугад… Все в жизни стало наугад!
С пригорка потянуло трупным смрадом. На пути зачернел противотанковый ров. Окатило страхом при виде многочисленных солдатских тел, застывших в случайных позах. Заполошно вскарабкались наверх, вонзая пальцы в сухую глину крутой стенки.