Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
Янек еще и табличку такую рисовал — сто фунтов зачеркнуто и написано — двадцать. Туристы, особенно из бывшей ГДР или из России с Украиной — покупали, словно бешеные. Две коробки псевдо — шанели улетали в три минуты, полицейский на углу, даже рта разинуть не успевал, как Янек уже распихивал деньги по карманам и седлал свой маленький мотоцикл «Трайстар-мини», настолько маленький, что на него не требовалось никаких документов и прав вождения.
Сделав две тысячи фунтов за пять минут, можно было бы и расслабиться. В пабе с биллиардом и джукбоксом. Или в клубе на Кромвель роуд.
Но и
Одним словом — жить было можно.
И зачем учиться?
А с теми испанцами Сережу тоже Янек познакомил.
С Мигелем и Эдуардо.
Мигель и Эдуардо были крутыми. Могли зарезать — запросто.
Вообще, за два с небольшим года, Сережа и среди англичан встречал настоящих крутых. И еще неизвестно, среди какого народа их больше. Но как сказал Янек, если исходить из того, что англичане в конце-концов испанцам наваляли, потопив и их флоты и отобрав колонии, то изначально, английский тип круче любого испанского мачо. Это теперь еще и футболом подтверждается. А Янек болел отнюдь не за Мадридский Реал, а за Лондонский Арсенал.
Но тем не менее, Серега внутренне робел этой парочки — Мигеля с Эдуардо. Раз в месяц они приезжали на своем «сеате» и делали какие то дела с вышибалами из клуба на Кромвель роуд, где Янек сбывал бодрящие таблетки. Там в кафетерии работала сестра Эдуардо — Хуанита. Серега с Янеком звали ее на свой славянский манер — Марией Хуановной. Она не понимала в чем соль шутки, но мило Сереге и Янеку улыбалась.
Потом, с тех пор, как Сережа познакомил Мигеля с Наташкой Гринько, и как они уехали втроем на континент, испанскую парочку долго не было видно. Пропали они месяца на два. Но как то идя вечером в клуб, друзья увидели на парковке знакомый «сеат» с левым континентальным расположением руля. Испанцы приехали.
Эдуардо брил голову под Бартеза и носил такую же, как вратарь Манчестера, короткую корсарскую бородку. А Мигель — наоборот, имел роскошную длинную шевелюру, как какая — нибудь звезда хэви-метал. Он и любил хэви-метал, полагая, что в его Испании играют не только фламенко, но и нормальную музыку. И если кто-то осмелился бы сказать, что Сепультура — хуже Моторхед, Мигель достал бы из за пояса свой кривой абордажный нож, и вспорол бы такому наглецу брюхо — от паха до печенки.
Мигель с Эдуардо подозвали Янека и Сережу за свой столик.
Мигель потягивал «лагер», а совершенно не переносивший пива Эдуардо — пил кофе. Через затяжку сигаретой. Глоток — затяжка, затяжка — глоток.
— Говорят, ты в России в тюрьме сидел? — спросил Эдуардо.
— Было дело, — кивнул Сергей, — а откуда информация?
Эдуардо явно пропустил мимо ушей вопрос Сергея, и продолжал, прихлебывая, -
— А за что сидел?
— За ограбление…
Мигель и Эдуардо переглянулись.
— Расскажи нам подробнее, — попросил Эдуардо и махнул бармену, — пусть принесут выпить моим друзьям.
Подошла официантка, но не Хуанита, а другая девушка,
— Что будете пить, джентльмены, — спросил Мигель. Он угощал.
Серега решил что выпьет пинту «гиннеса», а хитрый Янек, пользуясь случаем, заказал виски.
— Ну так как у вас дело было поставлено? И на чем сгорели? Расскажи нам…
И Серега рассказал, ничего особо не приукрашивая, и даже не тая, как испугался, когда увидел, что оба пассажира в машине погибли. Не рассказал только про карточный долг, из за которого пошел на то дело. Сказал, что просто с самого начала был в детской уличной банде мотоциклистов, и что идея того грабежа возникла совершенно закономерно. Как у созревшей девочки спонтанно появляются грешные мечтания.
Испанцы улыбнулись такому сравнению, и Мигель заказал всем еще по выпивке.
6.
Впечатления от посещения лагеря беженцев были самые ужасные. Грязь, больные дети. И это при том, что заведомо зная о визите комиссии, федеральные власти специально подсуетились, и к приезду лорда Джадда навели хоть — какой то потемкинский марафет.
— Представляю, что здесь было за три дня до нашего визита, — сказал Генри.
— И что будет через три дня после нашего отъезда, — ответила Марина.
Лорд внимательно выслушивал жалобы женщин. Переводчица — из столичных шлюшек, типичная искательница счастья через брак с иностранцем, переводила не совсем точно. Марина заметила это, но помалкивала. Какое ей в конце-концов дело?
А у переводчицы и верно — в глазках огонек блестит — как она хочет понравиться! И поэтому, уловив настроение лорда Джадда, и переводит все так, чтоб оттенить ситуацию, придать ей такие нюансы, дабы выставить федеральные власти полными идиотами и ничтожествами.
Переводчицу звали Ирина.
Лет тридцати, поднанятая, наверняка, через какое-нибудь столичное кадровое агентство по рекомендации МИДа и родных органов.
А в глазах — чертенок блестит! Так и хочется ей показать, что я мол к ним — то есть к русским — никакой симпатии не питаю, и вся я такая европейская! Вы только обратите на меня внимание.
Ирина сперва все Генри глазки строила, но потом, поняв, что эта странная госпожа Марина Кравченко, которая тоже прекрасно чешет по-английски, пользуется открытым для ней бездонным кредитом Сэмюэлевской симпатии, переключилась на помощника лорда Джадда — Джеффри Кингсмита. Стала на него глазками стрелять, как в школе учили — в угол, на нос, на предмет.
Маринка не преминула сказать об этом Генри, и тот прошептал ей на ухо, — неужели не видит, глупая, что Джеффри — голубой?
Похихикали.
Хотя, общее впечатление было настолько удручающим, что не до смеха.
Люди уже две зимы провели в армейских палатках. Недоедают. Хлеб завозится нерегулярно. Дети болеют. В прошлую зиму было шесть смертей от пневмонии. Лекарств мало. Школа и медицинский пункт работают в ужасных условиях.
Женщины по-восточному — истерично, с криками показывают комиссии худых и грязных детей. А Ирочка — переводит, старается, наяривает, накручивая лорду Джадду и без того перенасыщенную драматизмом правду-матку.