Казачка
Шрифт:
Зажили мы в тепле с хорошими людьми, как вдруг приезжает Тихонов. Он представлял себе под словом «квартира» и по моим восторженным интонациям при описании нашей жизни совсем-совсем другое жилье… Обвинил меня в том, что я согласилась взять такую комнату, довел до слез. А уж чтобы мне выйти к соседям, то это только тайно. Откуда у него, думала я, такого молодого, можно сказать пацана, столько строгости?!
Труд
Работать, конечно, трудно. Бывает, что очень трудно. Но мне посчастливилось: как только стали мои глаза видеть
И уж как нам не хотелось полоть! Опять вызываем друг друга: «Ну, ты скоро?» А та, потная: «Ну че ты гавкаешь — не даешь работать». — «А я — уже!» — «Ну и радуйся». — «К тебе бегу — помогать». В обеих семьях задания выполнены, и — аллюр три креста — на речку.
А как тень до почтового ящика, висящего на столбе, дойдет, хватит жировать, надо в бочку воды натаскать корове. Не беда: артезианские колодцы почти на каждой улице, а то и по два. Вода далеко-далеко, кружочек ее блестит глубоко. Крикнешь, а там где-то внутри как будто толчок из звука. Ты слово говоришь, а там «вав» — и всё. Вниз летит ведро долго, за ним веревка бежит, и ручка от вертушки крутится так, что и не видно ее. Тикай, а то ударит и убить может. Слышишь — ведро «дуль!», и нет его — истопилось. Начинай крутить. Долго, пока не вылезет ведро. Закряхнешь немного ведро левой рукой, потом быстро правой — и на край колодца, отцепил и пошел к бочке. И так надо раз десять, чтоб корова попила с вечера и утром.
Но продали корову, чтоб одежду всем купить, и, слава тебе господи, купили козу Герку. Она меня так жалела, так мало требовала. Один раз, правда, заблудилась, отбилась от стада. И вот пастух стучит кнутом по калитке: «Нонка, иди ищи свою Герку».
«Герка! Герка!» — кричу я, а уже сумерки, и боязно среди папоротников валандаться одной. «Герка, Герка!» Вдруг хвать меня за плечи парень большой. Хотела вырваться, а он не дает.
— Смотрите, ребята, девица интересная.
А, курортники. Какая я им девица?
У них были с собой какие-то плоские деревянные чемоданчики с лямкой через плечо.
— Девочка, можно мы тебя нарисуем?
— Можно. А когда? Сегодня?
— Да нет, сегодня уже темнеет. Давай завтра, с утра, часиков в десять-одиннадцать.
Я не знала, как это понять, — часов у нас не было, и я спрашиваю:
— Как тень от Петушка где будет?
А Петушок — это высоченная скала на реке Псекупе. Мы в то время жили в Горячем Ключе.
— Вот как до середины реки дойдет, так и приходи.
— В обед, значит.
— Придешь?
— Приду.
Пока мы говорили, Герка стояла себе на перекате и пила воду.
— Герочка, миленькая, пойдем домой.
Я героем иду: Герку нашла, портрет завтра принесу… Но мама не обратила внимания на мои достижения, недовольная тем, что я стекло на лампе не протерла от сажи. Это было мое последнее задание.
Утром встали, как обычно, рано. Смотрю, Петушок весь в тумане, почти не видать.
Что-то у меня все так быстро получилось: только макушка Петушка осветилась, а у меня уже все сделано.
— Нинка, — кричу соседке, — ты чего делаешь?
— Двор мету.
— А я уже все сделала. С меня портрет будут рисовать, дак я мигом. Сейчас еще и воды в бочку!
— Ой, а меня возьми с собой!
— Возьму, если поможешь с водой.
Нинка быстро дометает двор и бегом ко мне. Я пока ведро донесу до бочки, она уже вытаскивает новое из колодца. Да по пять ведер — делов-то! Вытащили лишнее ведро и ледяной водой обдали друг друга из корячка (ковшика).
Сели. Смотрю, тень на том берегу реки и до воды еще далеко.
— Что б еще сделать? Давай потрусим матрацы и свежей соломы набьем.
Повытаскивали матрацы, вывернули в сарай старую солому и давай свежей, пахучей наполнять. Натоптали. Постелили — койки и топчаны дыбом. Ну это пока человек не ляжет: бывает, что и скатится сразу на пол. Ничего, все равно рад свежей постели.
Гляжу, тень дошла до начала того берега.
— Пошли, — говорю, — ну их к чертям! Так от дел и задушимся.
Пришли мы, а они уже там.
— А, девчушки, пришли… Садитесь.
Мы садимся, а они рисуют себе Петушок, и так до тех пор, пока тень на этот берег не пришла.
— Может, мы пойдем? — робко спросила я.
— Махорки принесли?
— Нет.
— Почему?
— Вы не говорили.
— Говорил, ты не запомнила… Все свою Герку искала. Садись вот сюда, ноги согни в коленях, левой рукой обопрись, а в правой держи пучок ромашек и смотри на них. Поняла? А ты, девочка, беги за махоркой.
Нинка опрометью побежала, а я сделала все, как мне велели. Парни сели вокруг меня и давай шуршать карандашами по полотну.
— Я больше не хочу, — лопнуло наконец мое терпение.
— Не хочешь? Ну пойди побегай и проверь, куда пропала твоя подружка.
Я побежала к дому и увидела там зареванную Нину.
— Ты чего плачешь?
— Батько ударил. Увидел, что я из кисета в жменю махорки взяла.
— А откуда ж он в такое время?
— А и не знаю. Напоил лошадь и поехал опять.
Тут выходит бабка старая с палкой и, не поднимая головы, сиплым голосом говорит:
— А шо цэ за крали на лавочке сидять, чи им дела ниякого нема?
— Нема, бабушка, нема! — ответила я.
Горе наше улетучилось, да его и не было. Ну что ж, что портрета не будет, и не надо…
Мы подрастали, и менялись наши задания. И лошадь запряжешь, и камыша привезешь. А распряжешь и поставишь ее, не забудь напоить и сенца дать. Потом печь истопить надо и приготовить еды на целый день, борщ, кашу, компот, а то и вареники, сырники. И хлеб испечешь — да стараешься так, чтоб на смех не подняли. До сих пор помню, как задевает самолюбие, как падает твой авторитет в глазах людей, если с хлебом что-то напортачишь. Про таких, кто не умел хлеб печь, люди говорили: «Да она хлеб як испикет — зверху топором, а в середине ложкой». Это значило, что корка до угля, а внутри тесто сырое…