Казацкие байки
Шрифт:
— А што, казак, — сокольничий молвит, — А имеется ли у тебя, скажем, папирец, охоту в княжеском лесу дозволяющий? Мы ж, — говорит, — по твоим следам от самого куреня твово идем, чтоб тебя на горячем-то впоймать.
Лап-лап казак по карманам и штанов своих широченных, на какие двенадцать аршин сукна ушло, и кожушок свой задрипанный облапил, и дажить в шапку казацку заглянул на всяк случай.
— А нетути, — ответствует Голопупенко, — при себе папирца-то. Забув, мабуть, в хате. Бо шибко быстро сбирался, — говорит.
— Што жа, — говорит
А князю подарок на стол рождественский — лось-то.
Эх, кой-как они вчетвером лося-то до куреня дотащили. Паром изошли все. Да около хаты Голопупенка и остановилися передохнуть. Бо уже никаких сил не было дальше тушу лосину-то переть.
— Эй, добри люди, — вдруг Голопупенко себя по макушке хлопаеть. — Да вот же папирец-то, охоту дозволяющий! Мне его тиун-то княжий ишо в прошлом годе дал! Мы же с им други великие! Хочь его самого поспрошайте, друга мово сердешнаго! Вишь ты, заложил за подклад шапки-то, да и позабыл про это! И бумажку сокольничему протягивает.
Прочитал сокольничий дозвол-то княжий на охоту, так лицо у его сделалося, ровно буряк лиловое. Едва кондратий его не хватил от злости-то!
— А, штоб тебя! — проскрипел горлом простуженным да пересохшим. — Пошли отседова! — рукою егерям махнул…
Вот так, панове, Голопупенко лося-то до куреня и доставил. А как разделили того лося промеж семьями казацкими, так кажинной семье по десять фунтов лосятины-то и досталося. А Голопупенке, как охотнику удачливому, цельну задню ногу-то и определили…
Ну, а хохоту да надсмешков над сокольничим княжим с егерями, которые лося-то до самой хаты Голопупенковой дотащили, так до самого Рождества хватило…
Как Голопупенко тиуна княжеского гавкать научил
Э-э, добрые паны, да кто ж в Сичи не слыхал о казаке Голопупенко, да об его проделках! Да, мабуть, и не только в Сичи… О казаке Голопупенко рассказывают даже в Пологах, а может, ещё подальше — да, хоть бы и в самом Киеве!
За что ж такая слава казаку, спросите? Ведь Голопупенко тот ни богат был, ни знатен. Всего-то и было у его имущества, что весёлая шутка да едкое словцо. Весёлые шутки он раздаривал казакам да беднякам каким, чтобы им полегче жилося. Ну, а острые словечки да едкие насмешки приберегал на другой случай.
Вот однажды шёл Голопупенко мимо княжеского поля.
Смотрит — десять служек княжьих надрываются вокруг огромного камня. Пыхтят, а сдвинуть не могут.
Чуть в стороне стоит толстый тиун, управитель княжий, в тёмно-красном кунтуше из тонкой шерсти. Стоит себе, да знай, покрикиваеть на служек:
— Шевелитесь, лентяи! Вправо берите! Влево толкайте!
Служки те уже еле на ногах держатся, а камень — ни туды, ни сюды.
Тут Голопупенко и подумал: «Э, да тута,
Подошёл он к тиуну и спрашивает:
— Куды ж этот камень собрался переезжать? Неужто у князя камней мало, что энтот на новое место назначили?
Тута тиун на себя важный вид напустил, губу оттопырил и ответствует:
— Ума в тебе не больше, чем в этом камне. Не видишь разве, что глыба лежит на ячменном поле? Вот я и велел унести её подальше. И, подумай, до чего измучился— битый час ужо здеся простоял, взмок увесь от напруги, а эти бездельники и на муравьиный шаг камень не сдвинули.
— А я бы этот камешек один на спине унёс, — молвит Голопупенко
— Так унеси! — тиун говорит.
— Э, нет! — ответил Голопупенко. — Сперва схожу додому, да пообедаю. Я завсегда стараюся перед работой поесть, а то после работы брюхо такой платы требует, что моему карману расплатиться не под силу.
«Нельзя же казака отпускать, — подумал тиун. — Уйдёть — не вернётся».
— Зачем тебе домой ходить? — говорит. — У нас на кухне столько еды — и на тебя хватит.
А только Голопупенку и не пришлося долго уговаривать.
Привёл его тиун на княжеску кухню, где стояли медные котлы с кипящей водой, и усадил рядом с собой на скамейку. Да и приказал служкам приготовить угощение. Один служка отломил большой кусок кулебяки с капустою, другой тем временем кинул в котел пшено промытое, да туда же — соль и масло. Забулькало в котле, да так смачно от его запахло, что у Голопупенки слюнки потекли. А третий служка принёс шкварки, с цибулею на сковородке поджаренные, да и закинул тож в котел. Матинко ридна! У Голопупенки, до того уж как два дни маковой росинки во рту не державшего, едва обморок не приключился от того запаха, что с котла вышел… Зачерпнул тута служка с котла кулешу да и подал с поклоном тиуну и его гостю.
Тут, конешное дело, Голопупенко достал свою ложку из-за голенища чобота, да и принялся за еду. Ох, и знатно же ел Голопупенко! За вчерашний день ел, ибо вчера не довелося пообедать. За сегодняшний ел — это уж как полагается. И за завтрашний день поел — на всяк случай.
А пообедамши, отправилися оба на поле. Голопупенко подошёл к камню и говорит тиуну:
— Ну-ка, взвали ты мне его на спину — мне самому не с руки.
Тиун попробовал приподнять камень, да куды там — камень раз в пять больше его самого. А Голопупенко покрикивает:
— Пошевеливайся! Вправо бери! Влево толкай!
Весь взопрел тиун с натуги, да только камень ни с места.
— Эх, ты, слабосильный! — говорит Голопупенко. — И ведь прошу тебя об сущем пустяке — всего только взвалить камень мне на спину. А уж унести его с поля — моя забота. Ну, раз не можешь, что ж — ничего не поделаешь. Сам виноват.
С этими словами Голопупенко и ушёл. Узнали о его проделке в Сичи, и в соседних маетках княжьих узнали. Целую неделю все смеялися. Все, кроме тиуна.