Казак из будущего. Нужен нам берег турецкий!

Спесивцев Анатолий Федорович

Между тем противодействие последних предложениям хана было неизбежно. Если Мансуры ориентировались на кочевое скотоводство, то Ширины уделяли много внимания развитию земледелия и ремесел. Их столица, Карасубазар, была важнейшим торговым и ремесленным центром полуострова. Производившиеся там в промышленных масштабах ножи, печаки сотнями тысяч вывозились на экспорт, в том числе – в Москву и Западную Европу. В Стамбуле даже было организовано производство поддельных, с фальшивыми татарскими клеймами, печаков. Там же, в Карасубазаре, было налажено производство селитры, вся сделанная в прошлом году была скуплена Хмельницким. Теперь им предлагалось все бросить и уходить неизвестно куда. Это при том, что их доходы и без того сильно упали в последние годы.

Все

производства Крыма были ориентированы на вывоз продукции в Османскую империю, частью которой он до прошлого года являлся. Теперь, в силу понятных обстоятельств, торговля почти полностью заглохла. Совсем прекратился приток дешевых рабов с севера. Очень болезненно на местном населении сказалась длительная гражданская война. Степь была переполнена стадами ногаев, загнанных на полуостров по приказу хана, прокормиться такое количество животных там не могло.

Уже во время курултая в Крым в панике ворвались остатки едичкульской орды, недавно перебравшейся в Северное Причерноморье. Акция союзников против дивеевцев уполовинила и их численность, привела уцелевших в состояние кошмара наяву. Перекоп для такого зримого воздействия на жителей Крыма и не перекрывался. Спасшиеся, как они считали, только милостью Аллаха, ногаи рассказывали страшные подробности о бесчисленном количестве и невероятно хорошем оснащении врагов. Выбивая, таким образом, почву из-под ног желавших драться, а не уходить.

Все были недовольны правителем, Инайет-Гиреем. Но, на его счастье, никто не отваживался на решительное выступление против властей. Все чего-то ждали. Поэтому поначалу к быстрому окончанию курултая татарская знать не стремилась. Слишком уж на решительное изменение жизни их подталкивали. Многие лелеяли надежду: «А вдруг все изменится и пойдет по-старому?»

Казацкие атаманы сопротивления ожидали, но того, что оно будет таким дружным, – нет. На прямое неповиновение повелителю никто не пошел, но и соглашаться с его предложениями не спешили. С понятием «итальянская забастовка» татарским аристократам познакомиться было негде, но мурзы и беи ее сами изобрели. Бесконечные славословия Инайет-Грею, словоблудия на любые подвернувшиеся темы здорово раздражали присутствовавших на курултае атаманов и самого хана.

Понимая, что еще немного и большая часть татарской знати объединится против неверных, атаманы затеяли переговоры с Ширинами о возможности для части их подданных остаться в Крыму. В подчинении мудрым беям и мурзам, привычным, можно сказать, данным Аллахом, руководителям. Никакой ненависти к татарам, вопреки легендам, казаки не питали, ужиться с мирными представителями этого народа рядом они вполне могли. Но очень важно для казацкого старшины было лишить возможности остающихся сесть на коней и ударить в спину. То есть об оставлении кочевников не могло быть и речи.

Самые жаркие споры загорелись о джайляу, горных лугах и овечьих стадах. Ширины хотели оставить их за собой, атаманы категорически возражали против этого. Татарский пастух легко становится воином, иметь в тылу татарскую конницу – значит обречь себя на скорое поражение. После долгих, ожесточенных споров пришли к компромиссу: овечьи стада остаются за Ширинами, но пасти их будут русины. В первый год при стадах будут и старые пастухи, передавая свой опыт новичкам, потом они уйдут. Джайляу будет объявлен общественной собственностью, но с выделением доли пастбищ Ширинам. Также за ними осталась их столица, Карасубазар, поля земледельцев. А вот кочевникам предстояло уйти, вместе со стадами лошадей. На ликвидации сколь-либо значительных конных скоплений атаманы настаивали очень жестко, угрожая в случае несогласия прервать переговоры. Пришлось Ширинам поделиться пополам, часть осталась в Крыму, другая – вынужденно уходила с ханом.

Аркадий и Срачкороб присутствовали на мероприятии как члены казацкой делегации, почетные гости. Наподобие американцев на каком-нибудь общеевропейском слете. Вроде бы и гости, а никто не забывает спросить: «Можно

ли?..» Как рыба в воде здесь себя чувствовал Срачкороб. Все наиболее влиятельные личности здесь были его родственниками – Кантемиры успели породниться и с Мангупами, и с Мансурами, и с Ширинами. А с родным человеком обсуждать серьезные проблемы намного удобнее, чем с неизвестно кем. Поэтому популярностью Юхим пользовался просто бешеной – практически каждый день его пытались женить, предлагая очень выгодные партии и не смущаясь тем, что он сменил вероисповедование и объявлен в родных кочевьях персоной нон грата. Зато среди захвативших силовое лидерство в Северном Причерноморье казаков он был в явном авторитете.

Часто приглашавшие не возражали против присутствия на встречах лучшего друга Срачкороба, Москаля-чародея. Его влияние на казацкое руководство для татар давно секретом не было. Слава же колдуна татарскую знать не отпугивала, а скорее привлекала. Многим хотелось познакомиться с ним лично. За год пребывания в прошлом Аркадий успел выучить не только местные диалекты русского и украинского, но и наловчился довольно бойко изъясняться на татарском – его знали почти все бывалые казаки. Поэтому при медленной, неспешной беседе (разговаривали-то между собой почтенные, важные люди) переводчик ему не был нужен. Понимал почти все и с грехом пополам мог что-то сказать. Разве что, как и в среде казаков, доставали цитаты из Священной книги. На сей раз – Корана, на арабском. Их ему переводил Срачкороб, говоривший по-арабски свободно. И сам, когда хотел, умевший сослаться на какую-нибудь его суру.

Ох и нахлебался своего любимого кофе попаданец в эти дни… татары уже успели перенять у осман это пристрастие. Пили его тогда невероятно крепким, без сахара, из малюсеньких пиалочек. Уже на третий день Аркадий стал избегать встреч во второй половине дня, потому как после такого кофе, выпитого вечером, заснуть проблематично. Это не растворимая бурда двадцать первого века, проглотив которую спокойно можно ложиться спать. Еще его здорово раздражала привычка и татар, и казаков курить во время переговоров. Порой собеседников сквозь табачные облака невозможно было рассмотреть. Оказывается, у татар была пословица: «Кто после еды не закурит, у того или табаку нет, или ума нет».

Но ни горечь кофе, ни табачный дым и жирная пища (последнее доставало попаданца больше всего, ну не привык он такое есть) не помешали казацким гостям Великого курултая. Они смогли донести до мурз и беев мысль, иногда в вежливой, завуалированной форме, порой почти в грубой, что если они не откочуют немедленно и подальше, то их будут резать. И уцелеть, не попав в рабство, вряд ли кому удастся. Море полностью контролируется казаками, а Причерноморские степи – их союзниками.

Очень сильно напрягала попаданца и восточная неторопливость. Серьезный разговор НИКОГДА не начинался сразу. Обязателен был регламентированный треп ни о чем. Этого правила строго придерживался даже зубоскал Срачкороб. Причем в непременную обойму тем для болтовни входили не бабы и футбол, а лошади и овцы. Ну и, естественно, погода. Приходилось растягивать губы в неестественной, вымученной улыбке (из-за чего у Аркадия сложилась на курултае репутация холодного и злого человека), дышать крутым табачным смогом и хлебать кофе.

После преодоления полосы препятствия в виде совершенно не нужной болтовни речь обязательно заходила о переселении. Никому тащиться свет за очи из привычных, для многих родных мест не хотелось. Все выражали готовность дать любые клятвы и сколько угодно аманатов, но остаться. То есть существовали и беи, готовые вместе с ханом двинуться куда угодно, но они на встречи с казачьими послами не напрашивались за ненадобностью им подобных встреч. Аркадий поначалу старался быть очень осторожным и невнятным в словах, но вскоре понял, что здесь лучше четче выражать свои мысли и решительнее на них настаивать. Сильных – а сила сейчас была у казаков – всегда уважают (или боятся, иногда это одно и то же). К их словам, вольно или невольно – прислушиваются.