Казак на чужбине
Шрифт:
По жестокой традиции тех лет, лихоимцам и ворам вырывали ноздри и, конечно, делали это без всякой аккуратности. Жертвы такой жуткой операции говорили в нос. Вот первое, но, разумеется, не самое достоверное объяснение названия станицы.
Есть и другие, не менее интересные старинные предания… Среди первых поселенцев на Дону и Северском Донце оказался лихой казак Сазонко Гундин. Он со своими соратниками обосновался на Северском Донце, и его потомки, но уже с несколько измененной фамилией могли дать название станице. Могло и по-другому родиться название станицы…
Князь Федор Давыдович Палецкий, а это 16-е колено от Рюрика, имел трёх сыновей, которые носили прозвище «Гундоры». Среди предводителей Киевской Руси были прозвища Лавор, Тудор, Кундувдей. Недалеко, где-то рядом по
– Так, вот, – продолжал учительствовать сотник, довольный повышенным вниманием очередных его учеников. – Князь Давыд Васильевич Гундор занимал ни много, ни мало должность воеводы при царе Иване Грозном. А Князь Андрей Иванович, с таким же прозвищем Гундор, в 1611 году пожалован в сокольничьи при царском дворе. Так что крестьяне, бежавшие из имений князей с прозвищами «Гундоры», вполне могли образовать селение с таким же названием. Кроме того, было распространено поверье, будто на левом берегу Донца поселился когда-то нелюдимый и страшный унтер-офицер, унтер в кратком звучании, который и дал начало казачьему селению. Со временем «унтеревская» станица превратилась в разговоре в «гундеревскую», «гундаревскую», а уж потом и в «гундоровскую». Да, налицо одно лишь и весьма существенное несоответствие. Унтер-офицеры в казачьих войсках назывались с момента их образования урядниками, и по этому смыслу тогда станица должна носить название урядницкой… Исаев будто задумался над сказанным и осторожно крутанул свой ус. Эта тема давно занимала его и была ему очень приятна и интересна.
– И если судить по тексту старинной грамоты, – как бы продолжая свои секундные размышления, раздумчиво проговорил он, – а первой там была указана фамилия Михаила Иванова, то именно Иванов и был застрельщиком заселения юрта вновь образованной станицы Гундоровской.
Скорее всего, по его имени назван один из первых хуторов в станице – Михайловский. Аника, чья фамилия не сохранилась в старинной грамоте, может быть имеет отношение к названию другого, известного в станице хутора Аникин.
Самое первое место нахождения станицы было на левом низком берегу Донца, оказавшееся, как выяснилось впоследствии, неудачным выбором для казаков. Сначала постоянные наводнения вынуждали их строить своё жилье на высоких дубовых сваях, и весной на лодках ездить в гости друг к другу, да в станичное правление. Затем, Северский Донец не на шутку начал «казаковать», показывая свой истинный нрав. Он стал менять своё русло. А что еще хуже – зыбучие пески накрывали возделываемые земли и оставляли без прокорма казачьи семейства.
Нынешнее место расположения станицы Гундоровской уже четвёртое. Целых три переселения с одного неудачного места на другое пережила станица в 1765, 1784 и 1863 году, и все они для измученных наводнениями казаков были сродни пожару. Кроме того, и по неосторожности и настоящие большие пожары случались, и тогда выгорало чуть ли не по полстаницы.
Казаки, уроженцы станицы воевали почти во всех, без исключения, войнах, которые вела на протяжении последних трёх веков Россия.
Станицу прославили казачьи роды Шляхтиных, Рытиковых, Швечиковых, Манохиных, Дорошевых, Номикосовых, Красновых и многих других.
Теперь, казаки, пришло время и вам прославить свою станицу хорошей службой в мирное время и победами в боях в войне, если она будет, если нападут на нашу империю внешние враги! – торжественно закончил сотник свой длинный рассказ.
– Это что ж получается? Казаки из беглых вышли? – возмутился из последних рядов донельзя ленивый и рябой, и почти всегда молчаливый Семка Губин.
– Да быть такого не могёть! – он медленно обвёл взглядом притихших от удивления казаков – надо же, Губин слово сказал, – казаки они завсегда были казаками! Мне так мой дед говорил!
Взвод встрепенулся, загалдел обсуждая озадачившую их ситуацию. Притих в раздумьях и тоже никак в душе не соглашаясь с сотником.
– Казак рождался казаком, казаком и помирал! Никак не беглым! – сдержанно заметил кто-то.
– Не вы первые, не
Но всё как есть, я так вам и рассказал. Бежали крепостные от помещиков… Но бежали то самые непокорные, да вольнолюбивые.
А затем добавил:
– Но это точно сказано, хорошо сказано, казаком, с казачьей душой нужно родиться. Родиться – и с первым вздохом вдохнуть казачий дух. Первую казачью песню колыбельную слушать с рождения. И так год за годом, до очень важной государевой службы, вот как вы, возрасти, – примирительно глядя в класс, проговорил Исаев.
Из года в год с молодым пополнением повторялась одна и та же история – история несогласия с происхождением донского казачества.
Антон Швечиков, задумчиво глядевший в окно, выходившее на казарменный двор, на котором царило предобеденное оживление, подумал:
«Хорошо сотник рассказывает, будто снова в родной станице побывал.
А дома сейчас, как и здесь, в Польше, на далеком, далеком Северском Донце глубокая осень, предзимье».
И он мечтательно закрыл глаза и представил себе, как садится между двумя увалами за хутором солнце и розовит песок на косе Северского Донца, а от прибрежной растительности отбрасываются косматые длинные тени. В тишине громко дугыкает дикий голубь – вытютень. По степи бродят с берданками казаки. Выстрелы то и дело поднимают ошалелых лис или запуганных степных зайцев, разбегающихся по балочкам.
Осенняя степь воробьиного цвета, с каждым днём становится всё неуютней и неуютней, и словно торопит путников, быстрее дойти до разбросанных на высоком берегу казачьих куреней. Над ними по утрам и вечерам вьется белесый дымок. В одном из них мать Антона натопила жарко печь, подбросив для большего тепла несколько глудок каменного угля, и при свете керосиновой лампы читает первое письмо её сына в родной хутор.
"Дорогая мама! Сообщаю Вам, что добрались мы до неблизкой Польши, до города Замостье благополучно.
В прошлое воскресенье в Православной Церкви был отслужен Молебен за здравие новоприбывших. То есть, за нас. Почему пишу, что в Православной Церкви? Да потому, что здесь есть и католические, так они костёлами называются. Нам, молодым казакам, очень трудно представить, что до Молебна за благополучный путь на Дон по окончании действительной службы ещё целых три года.
Сообщаю Вам, что служба моя началась хорошо. Живем мы в каменных казармах в тепле и сытости. Сначала нам давали хлеб ржаной, но вновь назначенный командир полка добился, чтобы давали пшеничный. Оно и правильно: пшеничный казаку поболе привычный.
Место в строю и в казарме у меня всегда рядом с Сергеем Новоайдарским. Встретишь его мать, кланяйся. Хотя он ей письмо своё уже отправил.
Посылаю тебе фотографию, где мы с Сергеем при полной амуниции, окромя усов. Усы у нас пока не такие, как у старослужащих казаков. Но ничего, отрастут. Берегите себя, дорогая мама. Я нашу семью не посрамлю, и за службу мою не будет стыдно – ни перед атаманами нашими, ни перед всеми хуторскими жителями.
До свидания мама. Передавайте привет всей родне и особо кланяйся деду моему Арсению. Целую, и обнимаю всех. Антон".
Глава 5
Про старослужащих Антон не зря упомянул в своем письме. Отслужившие трёхлетнюю свою службу земляки, собираясь в долгожданную дорогу, щеголяли военным навыками, пышными усами и выправкой, уезжали из казарм. Они ехали к себе домой, на родину, на постоянно памятный уму и сердцу Северский Донец. Молодые казаки гундоровцы как с родными прощались с ними, передавали нескончаемые приветы и поклоны родне, и отчаянно им завидовали.
Перед отправкой по домам старослужащие казаки, в который уже раз подшутили над глуховатым сапожником Юзефом. Его маленькая сапожная мастерская находилась в одном из запутанных переулков в центре Замостья, неподалеку с казармами десятого полка.