Казань
Шрифт:
– Опускайте. – махнул я рукой. И повернулся к подходящему хмурому Подурову.
– Ну как все отстрелялись? Все ладно?
Я имел в виду вторую артиллерийскую позицию в нижнем городке. Подуров поморщился:
– Не совсем, государь. Под самый конец одно орудие разорвало при выстреле. Убит наповал пушкарь, двоих тяжело поранило. Чумакова обожгло смолой – его чичас Максимов с дочкой пользуют.
– Сильно обожгло?
– Не – генерал махнул рукой – Руку и щеку. Остатки бомб дорастреляли как и было уговорено.
Я тяжело вздохнул. Именно этого я больше всего и боялся.
– Царствие Божие воину, отдавшему жизнь за народную волю.
Я перекрестился повернувшись к куполам церкви. Подуров повторил за мной.
К этому времени шар почти подтянули к земле и из корзины на меня таращился испуганный, но довольный Неплюйвода. В руках он держал листы с зарисовками. Видимо чтобы сбить меня с воинственного настроя он заорал:
– Государь! Это просто невероятно! Я ничего красивее и ужаснее в своей жизни не видел! Это просто воочию увиденная кара господняя, коий пролил огненный дождь на Содом и Гоморру воздав им за грехи! И этих грешников, посмевших противиться воле великого государя ждет такое же воздаяние! Я напишу огромное полотно и все потомки будут с трепетом помнить о могуществе и величии Петра третьего!
Шельма. Ну как его, такого верноподданного ругать? Ладно. Накажу, но не не прилюдно.
– Показывай, что намалевал.
Повелел я неловко выпрыгнувшему художнику. Тот с готовностью протянул мне свою широкоформатную папку с листами. Я открыл и стал просматривать карандашные наброски, на которых крепость уже утопала в дыму и на нее с неба валились десятки комет. Очень повеселили рушащиеся башни. Пошло фэнтези в чистом виде. Ну хоть количество башен совпадало и пропорции не особо перевраны.
Мда… От реализма это искусство далеко. Жаль, что фотографии еще нет. Изобрести что ли? Нет. Не сейчас. Не до грибов ныне…
– Молодец. – проворчал я. – Не поломал горелку?
– Что ты государь! Меня Василий подробно все показал.
Я посмотрел на Ваську Кина, который меня сопровождал с самого утра и тот испуганно съежился. Заговорщики доморощенные…
– Проверяй шар.
Скомандовал я Ваське и тот мухой унесся осматривать купол, корзину, ремни и горелку. Мне уже хотелось самому посмотреть на происходящее сейчас за стенами цитадели.
Через полчаса шар взмыл в воздух, поднимая меня.
Оказалось, что художник не совсем врал. Очаги возгораний вдоль стены местами начинали сливаться, и пламя было уже, очевидно, не погасить. Языки огня поднимались выше стен, и кровля боевых ходов уже горела на всем протяжении. Полыхали и шатровые крыши башен. Сырое дерево при горении давало обильный белый дым, стелющийся вдоль волжского склона и накрывающий и верхнюю часть кремля. Хоть ветра и не было, но крутой склон для восходящих потоков воздуха от громадного
В подзорную трубу видна была суета на валах внутренней линии укреплений и поток людей тащящих, что-то вверх по Ивановскому съезду. Ну, что ж. Остается ждать. Думаю, что пламя весь кремль не охватит. Все таки валы внутри крепости вполне послужат брандмауэром. А когда нижняя часть прогорит и начнет обильно тлеть, можно будет провести и второй раунд переговоров с обещанием повторить аутодафе уже с верхним городом. Я дал остывающему шару самостоятельно опуститься на землю и отправился в свою резиденцию, перекусить. Хоть время было еще не обеденное, но аппетит разыгрался зверский.
Глава 16
Антонио подошел к раскрытому окну дворца Хофбург. В Вене было солнечное, яркое утро. Пробиваясь сквозь листву высоких деревьев, по его лицу бегали лучи солнца. «А еще говорят – нет правды на земле…» – усмехнулся Сальери – "Очень даже есть!".
Сегодня был день его триумфа. Несколько лет он шел к этой должности и теперь, на высочайшей аудиенции его должны утвердить капельмейстером итальянской оперной труппы. Выше в музыкальном мире Вены был только учитель Антонио – придворный дирижер Джузеппе Бонно. Но он стар. Антонио же молод, всего 24 года. Даже если его не оценят в Вене – император Иосиф II считает всякое подковерное соперничество музыкантов плодотворным для искусства и намеренно устраивает состязания между композиторами, заказывая им оперы на один и тот же сюжет – то перед Сальери будут открыты двери любого европейского двора.
Антонио оглянулся. Высоченные, огромные залы Хофбурга подавляли итальянца своей роскошью и великолепием. Яркие мундиры военных, бархатные камзолы придворных, шелковые платья дам, белые парики. «От всего этого захватывает дух» – признался сам себе Сальери – "Но я этого достоин!". Воодушевленный, он выхватил из кармана свинцовый карандаш, листок бумаги с нотами, начал черкать в партитуре. Фантазия начинала расправлять свои крылья, наводящая ужас сцена на церковном погосте словно сама ложится на бумагу. Напряжение драматической линии всё обостряется. Буффонное начало в музыке сопровождения должно отступить перед предвосхищением трагедии, что особенно следует подчеркнуть партиями духовых инструментов, всё более восходящих на первый план к концу оперы. Резкое начало как бы раскрепощает композитора. Оторвав карандаш от бумаги, Сальери вслушивается во что-то далекое… Присутствующие в приемной смотрят на Антонио с удивлением.
Распорядитель стукнул посохом, начался прием. Придворные вошли в тронный зал, выстроились в очередь. Первым кого увидел Антонио была грузная, дородная женщина в голубом платье, усыпанном бриллиантами. Сальери тотчас узнал императрицу Марию Терезу. Рядом с ней стоял невыразительный мужчина в мундире, сидевшем на нем довольно мешковато – Иосиф II.
Очередь двигалась медленно, композитор успел заскучать. Начал прислушиваться к разговорам.
Двое мужчин впереди в партикулярных костюмах, но с военной выправкой обсуждали Россию.