Казан

Кервуд Джеймс Оливер

— Не выживет, — заверил его Анри на седьмую ночь. — Да, скорее подохнет с голоду, чем съест что-нибудь в этой клетке. Ей нужен лес, дичь и свежая кровь. Ей года два-три, такую уже не приручить.

В тот день, когда Анри отправился спать, обеспокоенный Уэймен еще долго сидел у горящей печки. Он написал длинное письмо девушке из Норт-Бэтлфорда, потом задул лампу и в красных отсветах пламени в печи стал ловить образ далекой своей подруги. Она рисовалась ему прежней девочкой, которую он знал в те времена, когда останавливался в маленькой хижине на Саскачеване, где стоит теперь большой город. Он видел ее блестящую косу и яркий румянец прерий на ее щеках. Она тогда ненавидела Уэймена, по-настоящему ненавидела; ведь он любил убивать. Уэймен тихо засмеялся, вспомнив об этом. Девушка сумела произвести в нем чудесное превращение.

Он встал, бесшумно открыл дверь и вышел. Инстинктивно

глаза его обратились на запад. Небо все сверкало от бесчисленных звезд. При их свете он мог различить клетку. До него донесся какой-то скрип — Серая Волчица грызла стены своей тюрьмы. Еще через мгновение он услышал, как тихо повизгивает собака: Казан оплакивал свою свободу.

К стене хижины был прислонен топор. Уэймен схватил его и невольно улыбнулся. Он испытал неизъяснимое счастье, зная, что в тысяче миль отсюда, в городе на Саскачеване, вместе с ним радуется еще одно сердце. Уэймен направился к клетке. Десяток ударов — и два бревна из нее оказались выбиты. Тогда он отошел в сторону.

Серая Волчица первая обнаружила отверстие в своей тюрьме и проскользнула сквозь него, как тень. Но далеко она не убежала. Она дождалась Казана, и оба они стояли несколько мгновений, обернувшись к хижине. Потом бок о бок понеслись навстречу свободе.

Уэймен глубоко вздохнул.

— Вдвоем, — прошептал он, — всегда вдвоем, пока смерть не настигнет одного из них.

12. «КРАСНАЯ СМЕРТЬ»

Казан и Серая Волчица брели на север, в сторону Фон-дю-Лака, и были уже совсем недалеко оттуда, когда с юга в форт пришел гонец компании и принес первые достоверные сведения о страшном бедствии — эпидемии оспы. Уже несколько недель отовсюду ползли слухи, что надвигается «красная смерть». Слухи росли, множились, и холод великого страха, словно северный ветер, леденил сердца людей на всем пространстве от границ цивилизованного мира до самого залива. Девятнадцать лет назад с юга тоже пришла такая молва, а вслед за ней явилась и «красная смерть». Ужас перед ней не изгладился из памяти людей, населявших леса, потому что повсюду от бухты Джеймс до озерной страны Атабаски были раскиданы сотни безвестных могил — страшные последствия этой болезни.

Иногда в своих странствиях Казан и Серая Волчица наталкивались на невысокие холмики, скрывающие под собой мертвых. Инстинкт помогал им угадывать присутствие смерти и чувствовать ее в воздухе. Дикая кровь Серой Волчицы и ее слепота давали ей огромные преимущества перед Казаном, когда требовалось обнаружить что-то, чего не в состоянии увидеть глаза. И она первая открыла присутствие оспы.

Казан снова привел свою подругу туда, где, как он знал, были расставлены капканы. След, на который они напали, был очень старый, много дней здесь уже никто не проходил. В одном из капканов они обнаружили давно издохшего зайца, в другом лежал скелет лисы, обглоданный совами. Почти на всех капканах пружины были спущены, а некоторые ловушки оказались совсем засыпанными снегом. Казан бегал от одного капкана к другому, надеясь отыскать хоть что-нибудь живое, чтобы утолить голод. Но Серая Волчица чуяла кругом только смерть. Она заскулила и слегка куснула Казана в бок. Казан послушался, и они пошли прочь от этого запустения.

Вскоре они вышли на вырубку, где стояла хижина охотника Отто. Тут Серая Волчица села, подняла слепую морду к серому небу и издала протяжный, унылый вой. Шерсть у Казана встала дыбом, он тоже сел и завыл вместе с Серой Волчицей. Смерть находилась в самой хижине. К крыше был прибит шест, на верхушке которого трепыхался красный лоскут — знак, предупреждающий об ужасном бедствии. Отто, как и сотни других героев севера, успел перед смертью вывесить этот зловещий флаг.

В ту же ночь, освещенные холодным лунным светом, Казан и Серая Волчица двинулись дальше к северу. Перед ними этим же путем прошел посыльный из форта у Рейндир-Лейка. Он нес предостережения из района, лежащего к юго-востоку.

— В Нельсоне оспа, — сообщил посыльный Уильямсу из Фон-дю-Лака. — В индейских поселениях она косит всех подряд.

В тот же день он поехал дальше на своих измученных собаках.

— Понесу вести на запад, в Ревейон, — объяснил он.

Три дня спустя в Фон-дю-Лак пришел приказ: все служащие компании и подданные его величества, проживающие к западу от Гудзонова залива, должны готовиться к приходу «красной смерти». Уильямс прочел приказ, и лицо его стало белым, как та бумага, которую он держал в руке.

— Это значит — надо рыть могилы, — сказал он. — Как же еще мы можем готовиться?

Он зачитал приказ вслух, и сейчас же из Фон-дю-Лака

были направлены гонцы — распространять вести по территории форта. Посыльные спешно запрягали собак, и на всех отъезжающих санях лежали кипы красной материи — страшный символ ужаса и смерти. Уже одно прикосновение к этим тряпкам вызывало ледяной озноб у тех, кто должен был раздать их всему лесному люду.

Казан и Серая Волчица напали на след одних таких саней и шли по нему с полмили. На следующий день им попался еще один такой же след, а на четвертый день — еще. Последний след был совсем свежий, и Серая Волчица, словно ужаленная, отскочила в сторону, обнажив клыки. Ветер донес до них резкий запах дыма. Они помчались прочь, и Серая Волчица тщательно перепрыгивала через следы человека.

Они вскарабкались на холм. В долине горела хижина. Человек и собачья упряжка только что скрылись в еловом лесу. Из горла Казана вырвалось тихое повизгиванье, Серая Волчица стояла неподвижно, словно камень. В хижине была смерть — там сжигали труп человека, умершего от оспы. На этот раз ни Казан, ни Серая Волчица не завыли, а быстро спустились с холма и, не останавливаясь, бежали весь день, пока на их пути не встретилось укрытое зарослями пересохшее болото.

И вот потянулись дни и недели, принесшие зиме тысяча девятьсот десятого года недобрую славу самой жестокой зимы во всей истории Севера. В течение месяца и люди, и звери всего края были на волосок от полного вымирания: мороз, голод и оспа вписали в летопись жизни лесного населения страшную главу, которая останется в памяти многих поколений.

На болоте Казан и Серая Волчица облюбовали себе место под нагромождениями бурелома. Это было небольшое, но уютное жилище, хорошо защищенное от снега и ветра. Серая Волчица немедленно завладела домом. Войдя, она тут же распласталась на земле и, высунув язык, часто задышала, демонстрируя Казану свое полное удовлетворение.

Казан словно в тумане вспомнил ту далекую звездную ночь, когда он дрался с вожаком волчьей стаи, а после победы молодая Серая Волчица подошла к нему и осталась с ним навсегда. Потом им часто случалось вдвоем охотиться на лань или преследовать дичь вместе со стаей. Теперь из-за слепоты Серой Волчицы им приходилось довольствоваться зайцами и куропатками, потому что с такой дичью Казан мог справиться один. К этому времени Серая Волчица уже перестала горевать, тереть лапами глаза, скулить в тоске по солнечному свету, по золотой луне и звездам. Постепенно она стала забывать, что когда-то видела все это. Теперь она увереннее и быстрее бежала рядом с Казаном. Чутье и слух приобрели у нее удивительную остроту: она обнаруживала оленя на расстоянии двух миль, а человека и того дальше. Как-то тихой ночью она услыхала всплеск форели за целые полмили. И по мере того как чутье и слух у нее становились все тоньше и острее, у Казана оба эти чувства как будто притуплялись. Теперь во время охоты вожаком бывала Серая Волчица — правда, только до тех пор, пока дичь не появлялась в поле зрения. Казан привык полагаться на свою подругу и начал инстинктивно следить за ее предостережениями. Умей Серая Волчица размышлять, она, наверное, поняла бы, что без Казана ей не прожить и недели. Она иной раз пыталась поймать куропатку или зайца, но ничего не получалось. Если б не слепота, она, вероятно, была бы иной, более жестокой и дикой, и не привязалась бы так к Казану. У нее вошло в привычку, ложась рядом со своим другом, класть ему голову на спину или на шею. Если Казан огрызался, она не рычала в ответ, а осторожно отходила, словно боясь удара. Она ухаживала за ним, слизывала своим теплым языком лед, примерзший к длинной шерсти между когтями Казана, а когда однажды он всадил себе занозу, Серая Волчица в течение нескольких дней зализывала его болевшую лапу. Казан был совершенно необходим для нее, для слепой, но и Серая Волчица с течением времени становилась все более и более необходимой Казану.

Они были счастливы в своем логове на болоте. Кругом водилось много мелкой дичи, а под буреломом было тепло. Они редко уходили охотиться за пределы болота. С дальних равнин и с пустынных вершин до них порой долетал клич волчьей стаи, бегущей по следам крупной дичи, но теперь эти звуки не вызывали в них трепетного желания присоединиться к погоне.

И вот наступила ночь, когда взошедшая над горизонтом белая луна оказалась окруженной красным ободком. Это сулило холода, жестокие холода. Страшные эпидемии всегда приходили в дни самых больших холодов, и чем ниже опускалась температура, тем губительнее бывало действие болезни. В продолжение ночи становилось все холоднее, мороз все глубже проникал в логовище под буреломом, заставляя Казана и Серую Волчицу теснее прижиматься друг к другу.