Казан
Шрифт:
Собралась целая стая, все матёрые, со старыми, смелыми вожаками. Серая волчица была среди них самой юной и потому всё время держалась около Казана. Она не могла понять, что означали эти его пылавшие красные глаза и щёлкавшие зубы, и даже если бы и поняла, то всё-таки не сообразила бы ничего. Но она чувствовала, и её тоже приводила в волнение эта вдруг вспыхнувшая в Казане страшная и таинственная жестокость, которая заставила его забыть обо всём, кроме предстоящего нападения и желания загрызть до смерти.
Стая не подала больше ни звука. Слышно было только тяжкое дыхание и топот множества ног. Волки бежали быстро и тесно. Казан шёл во
Никогда ещё Казан не испытывал такой жажды убийства, как теперь. В первый раз в жизни он сейчас не боялся человека и не испытывал страха перед дубиной, плетью и даже перед той вещью, которая несла с собой огонь и смерть. Он стал бежать ещё быстрее, чтобы догнать наконец путников и вступить с ними в борьбу как можно скорее. Всё безумие его четырёхгодичного рабства у людей и все полученные от их рук обиды жгучим огнём текли теперь по его жилам, и когда наконец он увидел вдалеке перед собою двигавшуюся группу, то из его груди вырвался крик, которого Серая волчица всё-таки не поняла.
В трёхстах ярдах от этой двигавшейся группы тянулась опушка леса, и вот к ней-то и побежали Казан и его товарищи. На полпути к лесу они уже почти настигли добычу, и вдруг она остановилась и на снегу появилась тёмная неподвижная тень. От неё прыснул огненный язык, которого всегда так боялся Казан, и как раз над своей головой он услышал прожужжавшую мимо пчелу смерти. Но теперь он не обратил на это внимания. Он резко залаял, и волки помчались за ним, пока наконец четверо из них не отделились от стаи и не присоединились к нему вплотную.
Второй выстрел – и на этот раз пчела смерти пронизала от груди и до самого хвоста громадного серого зверя, бежавшего рядом с Серой волчицей. Третий, четвёртый, пятый огни от этой тёмной тени – и Казан сам вдруг почувствовал, как что-то острое, горячее, точно раскалённое железо, скользнуло вдоль его плеча, обожгло его и сбрило на теле шерсть.
От ружейных выстрелов повалились три волка из стаи, а половина всех других рассыпалась вправо и влево; но Казан всё-таки нёсся сломя голову вперёд. Серая волчица преданно, не рассуждая, следовала рядом с ним.
Ездовые собаки были спущены человеком на свободу, и прежде чем Казан мог добраться до самого человека, которого он теперь видел уже ясно державшим ружьё наперевес наподобие дубины, Казан должен был вступить в борьбу ещё и с ними. Он сражался с ними, как дьявол. Двое волков бросились вперёд, и Казан услышал страшный, отдавшийся где-то позади выстрел. Для него ружьё представлялось дубиной, и он хотел ухватиться за него зубами. Он хотел добраться до человека, который держал это ружьё, и, высвободившись от напавших на него собак, он ринулся к саням. В первую же минуту он увидал, что на них находилось человеческое существо, и бросился на него. Он глубоко зарыл в него свою пасть. Она наткнулась на что-то мягкое и волосатое. И вдруг послышался голос! Это был её голос! Каждый мускул в его теле вдруг замер. Казан остолбенел и превратился в камень.
Её голос! Медвежья шкура сползла назад, и то, что находилось под ней, он увидал теперь ясно при свете луны и звёзд. Инстинкт заработал в нём гораздо быстрее, чем в человеческом мозгу его разум. Это оказалась не она. Но голос был тот же самый, и белое девичье лицо, в которое он уставился своими красными, налитыми кровью глазами, содержало в себе ту же самую тайну, которую он уже привык так любить. И он увидал теперь и то, что она держала у груди
С быстротою молнии он бросился назад. Он так толкнул в бок Серую волчицу, что она с испуганным визгом отскочила в сторону. Это случилось в какой-нибудь один момент, но человек уже почти совсем потерял свои силы. Казан проскочил под его поднятым кверху, как дубина, ружьём и сам бросился на волков, уцелевших от стаи. Его клыки действовали как ножи. Если он сражался с собаками, как демон, то теперь вёл себя с волками, как десять демонов сразу; и человек, весь в крови и еле держась на ногах, заковылял к саням, полный удивления от того, что стало затем происходить. А в Серой волчице вдруг пробудился инстинкт товарищества, и, видя, как Казан рвал на части и кусал волков, она присоединилась к нему и сама и, ровно ничего не понимая, стала помогать ему в его борьбе.
Когда всё закончилось, Казан и Серая волчица оказались на всей равнине одни. Остатки от стаи утонули во мраке ночи, и те же самые луна и звёзды, которые помогли Казану впервые осознать в себе своё право, принадлежавшее ему со дня его рождения, теперь внушили ему, что с этих пор, когда он опять завоет, подняв морду к небу, его дикие собратья уже больше не откликнутся ему из глубины долины.
Он был ранен. И Серая волчица тоже была ранена, но не так тяжело, как Казан. Он был весь искусан и истекал кровью. Одна из его лап жестоко пострадала. Через несколько времени он увидал в лесу огонь. Старый призыв вдруг опять овладел им. Ему вдруг захотелось подползти к костру и почувствовать на своей голове руку молодой женщины, как он чувствовал на себе руку той, другой, по ту сторону гребня. И он пошёл бы туда и заставил бы идти туда и Серую волчицу, но там был мужчина. Он заскулил, и Серая волчица положила ему на затылок свою тёплую морду. Что-то подсказало им обоим, что они – изгнанники, что эта долина, луна и звёзды тоже теперь стали против них, и они, поджав хвосты, виновато отправились в лес искать себе убежище.
Казан не мог далеко идти. Улёгшись, он всё ещё чувствовал запах от человеческого лагеря. Серая волчица прижалась к нему. Мягким языком она стала ласково зализывать Казану раны. А Казан, подняв кверху голову, стал выть на звёзды.
Глава VI
Казан встречается с Иоанной
У опушки кедрового и елового леса Пьер Радисон развёл огонь. Он был весь в крови от нескольких ран, полученных им от волков, которым удалось ухватиться за него зубами, и чувствовал в груди ту старую тяжкую боль, значение которой знал только он сам. Он приволакивал ветку за веткой, бросал их в огонь, пока, наконец, пламя не стало достигать до хвои деревьев, и сделал ещё запас и на всю ночь, чтобы дрова находились под рукой.
С саней за ним наблюдала Иоанна, всё ещё смотря большими от страха глазами и всё ещё дрожа. Она прижимала к себе ребёнка. Её длинные тяжёлые волосы покрывали в темноте её шею и плечи и при свете костра, когда она двигалась, казались роскошным, отливавшим блёстками покрывалом. Её молодое лицо в эту ночь казалось почти девичьим, хотя она и была уже матерью. Она сама походила на дитя.
Старый Пьер, её отец, сбросив последнюю охапку хвороста и еле переводя дыхание, старался засмеяться.